царю-батюшке поведать.
Тяжел взгляд у подьячего. Буравит так, словно в душу заглянуть хочет. Оно и понятно – боится ошибиться, вот и силится уяснить, правду я сейчас сказал или нет.
– Да ты не боись, Митрофан Евсеич,- успокаиваю я.
Сам же будто невзначай кладу руку на стол, а на ней…
Так и впился подьячий – глаз от моего перстня отвести не может. А камень, словно и впрямь что почувствовал, так расстарался – даже у меня от искорок зарябило. И странное дело – темно ведь в подвале. В Питере, когда белые ночи, и то светлее на улице, чем тут, где из светильников пяток плошек на стенах, да еще на столе подсвечник-тройняшка, вот и все. Угли же и вовсе не в счет – жару от них много, но света они не дают. И тем не менее светится мой лал. Чуть пальцем шевельнул, и тут же новая струйка искорок во все стороны, да не простыми брызгами – разноцветными. Даже чудно.
– То мой тайный знак,- пояснил я лениво.- Буду у палат государевых, им и извещу Иоанна Васильевича, что прибыл, мол, да не просто, а с радостной вестью.
Смотрю, а по лицу подьячего уже и пот потек, и не каплями, а целыми ручейками. Не иначе как я своей цели не просто достиг – перескочил родимую. Пора назад поворачивать, в смысле снова успокаивать, а то как бы чего не вышло.
– Особого зла я на тебя не держу,- напомнил еще раз,- Чай, не по своей воле ты меня поймал – службу государеву исполнял, да не просто так – с пониманием, с усердием, да еще и с выдумкой. И про обоз купеческий, как приманку для татей, тоже славно. Сам придумал или подсказал кто?
– Сам,- расслабился подьячий и вытер пот рукавом. Значит, пришел в себя.
– Это хорошо, что сам,- одобрительно заметил я,- Такие людишки Иоанну Васильевичу ох как нужны. А что худороден, так это не беда. Сам ведаешь, разных он привечает. По нынешним временам худородство, если помыслить, не в упрек, а в похвалу. Иной родом из именитых, а копнешь в душе – гниль одна да желчь ядовитая на государя нашего. Сказывал мне про таковских Григорий Лукьянович,- Это я уже так, на всякий случай напомнил, а то вдруг позабудет про мое знакомство с Малютой.
Совсем расслабился Митрофан Евсеич. Улыбается, головой кивает в такт моим словам. Только недолго это было, минуту, не больше. А потом вдруг как подскочит, как хрястнет по столу своим кулачком, да с маху, от всей души, аж доска застонала. А глаза вообще ошалелые, будто ацетона нанюхался.
Видать, снова я прокололся, и крупно. Знать бы только где.
Но на сей раз бог миловал. Не в мой адрес предназначался его гнев. Это он против татей злобствовал, которые напали на царского посланца. Что-то вроде выражения солидарности, пускай и запоздалой.
А я до конца дожимаю. Ехать-то мне не на чем, вот и намекаю, чтобы тот, кто такое безобразие допустил, за него и раскошелился. Правда, тут уж подьячий уперся, не сдвинешь. Оно и понятно. Мало того что одарил купца ефимками, так теперь еще коня подавай да деньжат на дорогу отсыпь. А не давать боязно – такого гонец наговорит, сто раз потом пожачеешь, что пожадничал.
Но Митрофан Евсеич и тут ухитрился выкрутиться, да как ловко.
– Тебе надобно неприметно проскочить в Москву? – спросил он задумчиво.- Ну а неприметнее, чем с торговым поездом,- (это у них так обоз называют),- не придумаешь.
Словом, всучил он меня тому, кто и донес – торговцу Ицхаку бен Иосифу. Тот на свою беду еще грузился у ста- рицкой пристани, гак что проезд я себе обеспечил. Одно худо – не вызволил я из темницы Апостола. Отказался мне его выдать подьячий. Наотрез.
– Сам зрил – указал на него Посвист,- сокрушенно разводил руками Митрошка,- Как же можно?! Опосля ты первый и учнешь в меня перстом тыкать. Мол, на Руси за мзду татей выпущают. Да уже не на одного Григория Шап- кина укажешь, а и на меня с ним заодно.
Но это была, так сказать, официальная причина. Фактическая же заключалась в том, что я его чересчур сильно запугал. Как ни старался соблюсти меру, но все одно – перебор. Вот Митрошка и оставил у себя Андрюху. Для страховки. Ежели тайный посланец королевы поведает о подьячем что худое, то у него тут как тут Апостол. Вот, мол, каковы слуги у этого посланца – тати первостатейные. Разве ж я мог поверить, что сей Константино не умышляет ничего худого, глядючи на этого Андрюху?! Да нипочем!
И тут я тоже ничего не нафантазировал. Об этом мне сказал сам Митрошка. Почти без намеков. Открытым текстом.
Вот так взял хозяин щенка на руки, да не удержал, выронив в ледяную воду. А берег-то крут, самому не вылезти. Говорил же я себе: не бери парня. Да куда там – доброе дело захотел учинить, как Иванушка в сказке «Морозко».
Вот судьба в лице сказочного старичка-боровичка и состроила мне медвежью морду…
И с пещерой получилось из рук вон плохо. Нет, попасть я туда успел. Скрывать мне было нечего, поэтому я выспрашивал все в открытую. Мол, хочу в этих краях построить себе домишко, но чтоб как в Италии, то есть из камня, а то уж больно часто у вас на Руси пожары происходят. Так вот где бы мне этого камня наломать?
И показали, и даже проводили. Пока шла погрузка, я успел обернуться и туда и обратно. Разумеется, с людишками Мигрофана Евсеича, которые от меня ни на шаг. Дескать, чтоб я в третий раз татям не достался.
Вот только радости мне эта поездка не доставила – скорее уж наоборот.
Не было там этой Серой дыры. Даже хода туда не было.
Совсем.
Глава 9
ПЕРСТЕНЬ ЦАРЯ СОЛОМОНА
И как я себя ни настраивал с самого первого дня, что эта Серая дыра скорее всего в шестнадцатом веке еще не работала, поэтому мне суждено зависнуть тут на всю оставшуюся жизнь, все равно на душе заскребли кошки. Только тогда, когда я сунулся в поисках прохода влево и не нашел его, да и то не сразу, а спустя время – лазил битых два часа,- я по-настоящему осознал, что завис тут навсегда. Аж мороз по коже.
Получается, отныне и до самой смерти моими собеседниками, соседями и прочими будут такие, как этот подьячий, как эти тати, а в лучшем случае как мой бывший спутник Апостол да деревенские жители.
Лишь потом, ближе к вечеру, уже вернувшись обратно, вспомнил еще про одного, пускай пока что потенциального спутника – княжну Марию. Нет, не так. Про мою Машеньку. А как вспомнил, так даже удивился – да какая разница, где жить, какое имеет значение, тысяча пятьсот семидесятый год сейчас на дворе или начало двадцать первого столетия?! Лишь бы она рядом, лишь бы глаза ее видеть, руки касаться, волосы гладить, губы целовать.
Может, для кого-то это будет звучать странно, уж больно высокой покажется плата. А мне таких жаль. Значит, не любили ребята вот так вот, от всей души, чтоб нараспашку! И плевать на все остальное! К тому же я вовсе не собираюсь жить с ней в голоде и холоде. Что у меня, головы на плечах нет? Пускай царскими хоромами и не обеспечу, но мало-мальский комфорт создам. В лепешку расшибусь, а создам!
Да и не об этом мне сейчас надо думать, а о том, как до нее добраться. Псков-то с Новгородом в одной стороне, а Москва, куда меня везут, совсем в другой. Можно сказать, в противоположной. Там хорошо, но мне туда не надо. Получалось, что побег – задача номер один, ну а как выполню, то стану размышлять о выполнении других. Так, глядишь, и дойду до конечной цели.
Предварительный расклад был такой – дотянуть до Твери, от которой, насколько я помнил, открывается куча путей на север, в том числе и к нужным Мне местам. Где именно живут Долгорукие – леший их знает, но о таком достаточно известном княжеском роде в Пскове или Новгороде непременно должны знать, и проблем с поиском возникнуть не должно.
«Значит, так,- мурлыкал я мысленно,- К Твери мы подъезжаем, а там рысцой, и не стонать…»
Бессовестно переделанная мною песня Высоцкого вселяла дополнительную уверенность, что все получится как надо, но… не тут-то было.
Что пообещал – в смысле плохого – подьячий Ицхаку, в случае если он меня не доставит в целости и сохранности до Москвы, я не знал, да и никогда уже не узнаю. Убежден только в одном – много. Очень много. Содрать с живого шкуру, настругав ее тонкими ломтями? Возможно. Подвесить на дыбу и заставить нянчиться с трехгодовалым брев- ном-дитем? И с этим не спорю. Посадить на кол? Четвертовать? Колесовать? Охотно верю. Но убежден, дело не ограничивалось даже всем вместе взятым – было нечто настолько страшное, чего я по причине отсутствия нужных знаний не могу даже предположить. Может, товар отобрать?
Почему я так решил? А как же иначе, если Ицхак и его люди меня пасли даже ночью. Когда мы остановились в Твери, один из его громил вообще сопровождал меня неотлучно. Честно говоря, я такого не ожидал, потому и немного растерялся. Когда придумал выход, мы уже снова сидели в ладьях и плыли дальше, а нырять в ледяную воду – я столько не выпью. Потом свернули на Ламу. Ее с Волгой не сравнить, гораздо уже, но все равно апрель есть апрель, а контроль никак не ослабевал.
Впрочем, к этому времени я перестал дергаться, вспомнив, что половина бояр в этом веке проживала в Москве, причем чуть ли не на постоянной основе вне зависимости от места расположения своих вотчин и поместий. Особенно те из них, кто входил в опричнину. Входят ли туда Долгорукие, я не знал, но почему-то был уверен, что хоть кто-то из их семейства непременно должен жить в столице. Получалось, что особо трепыхаться ни к чему – как знать, возможно, ни в какой Псков мне ехать вообще не придется.
И я уже стал подумывать о том, как провернуть шикарнейшую комбинацию, то есть и впрямь появиться перед царем и нагло заявить, что я, дескать, прибыл с тайным посланием от королевы Елизаветы.
А что? Учитывая краткосрочность моего визита на туманный Альбион, незнание многих герцогов и лордов вполне извинительно, тем более кое-кого я все- таки назвать бы сумел, причем из самых важных персон. Например, Уильяма Сесила, он же лорд Берли. Между прочим, главный секретарь королевы, круче некуда. Плюс к нему сэр Франциск Уолсингем. Тоже фигура из крупных – говоря современным языком, начальник всей разведки и контрразведки Англии. Есть и кого добавить, пускай не из столь крупных, но тоже о-го-го. Как вам первый дворянин королевства Томас Хоуард, он же герцог Норфолкский, или Толбот, граф Шрусберийский? Словом, могём.
Кому передать привет из местных англичан, я знал плохо. Разве что Антонио Дженкинсону, если он тут, или Джерому Горсею, но он должен подкатить только через пару лет. Но оно и не обязательно. Визит же у меня тайный, так что никаких лишних контактов. А уж как половчее наврать – за пару-тройку дней
