этому типу так нужна эта бумажка, то он тебя точно там караулить будет. Или кто-нибудь из его банды.
– Так его и выпереть могут, – тут же заключил Веня, – за прогулы. Сессия на носу.
– Можно оформить академку, – задумчиво произнес Кот, – только вот в институте, действительно появляться нельзя, а за тебя этого никто не сделает. У нас-то знали, что мы с Биллом дружки...
– Может, и можно... – морща лоб произнес Данька, – у нас административный корпус отдельно. А в заборе дыр немеряно. А ректора я поймаю, когда он на обед пойдет, он, говорят, нормальный мужик...
– А с этим что делать? – Барабанщица подняла листок.
– Надо ученым отдать, в Академию наук, – серьезно заявила Немоляева, – или в милицию. Пусть сами разбираются.
– Каким ученым?! В какую милицию?! – завопил Гаджет. – Вы что, совсем, что ли? Ну не хочет Данька продавать эту фигню Артуру Александровичу, так другого покупателя найдем. Не может быть, чтобы она была нужна только ему одному, – врет он все... А если отдадим – то все, никакого бабла нам не видать, точно!
– Слушай, Гаджет, я тебе уже сказала – заткнись, – с выражением почти истощившегося терпения на лице произнесла Барабанщица и, повернувшись к остальным потребовала: – Вот что, нечего языком трепать, есть что-нибудь конструктивное – давайте.
Спустя полчаса обсуждения пришли к следующему: сегодня и завтра Данька ночует у Гаджета. У того родители все равно должны были приехать с дачи только в воскресенье вечером. Ну, а к тому моменту кто- то из остальных решит вопрос с Данькиным проживанием. Веня сказал, что у него соседи собираются отбыть на несколько дней в Крым, а ключ от комнаты оставляют ему. Правда, не в понедельник, а где-то в среду... Сам Данька сидит тихо и никуда не высовывается. Во всяком случае, пока. Кроме того, Барабанщица и Лысый полазают по Интернету и попытаются накопать что-нибудь по поводу этой странички и упомянутой Артуром Александровичем Ипатьевской летописи. Хотя особой веры в его слова не было, ну а вдруг...
Вечером, когда все уже разошлись и они с Гаджетом укладывались спать, тот неожиданно пробурчал:
– И вообще, странно, почему ты решил провернуть это дело с этим твоим Анзором.
– Я ж рассказал, как получилось, – начал было Данька, но потом, осознав, что Гаджет не спрашивает, а, наоборот, утверждает, спросил: – А что?
– А то, что такие дела надо делать со своими. Данька непонимающе уставился на Гаджета. Он с Анзором уже полтора года живет в одной комнате, так чем тот не свой-то? Так он и спросил:
– А почему это Анзор не свой?
– Так он же не русский, – озадаченно, словно удивляясь, как Данька может не понимать совершенно очевидных вещей, ответил Гаджет...
6
Они его ждали.
Не успел Данька вылезти из кустов, прикрывавших известную всем в универе (кроме службы охраны) дыру в заборе, как на дорожке, ведущей к административному корпусу, показались двое «шкафов» в темных плащах, чем-то неуловимо напоминающих того мужика, что держал зонтик над головой Артура Александровича. Данька попятился обратно, в кусты и, уже ныряя в ту самую дыру, из которой вылез меньше минуты назад, ругнулся про себя. И дернул же его черт переться в университет, оформлять себе академку... С другой стороны, кто ж знал, что все так серьезно. А вылетать из универа никак не хотелось. Мать вон надрывается, оплачивая его не очень-то и дешевое обучение, а он раз – и все похерит?.. Впрочем, если быть честным, была еще одна причина, почему Данька решился на столь, как выяснилось, опасную вылазку. В глубине души он надеялся, что за выходные все как-то само собой рассосется, он убедится, что никто его не ищет, проберется к себе в комнату и извлечет со дна чемодана свой загашник. Тогда он сможет пригласить куда-нибудь Бара... то есть Машу. И вдруг такой облом! Впрочем, с другой стороны забора тоже есть дыра, не могут же они...
Окончить мысль ему так и не удалось – ему на плечо легла чья-то тяжелая рука. И Данька понял, что попался...
Этих также было двое. Почти одинаковые, в длинных плащах, черных очках и черных перчатках, они ничего не говорили и даже особенно не держали Даньку. Но Данька почему-то точно знал, что, стоит ему попытаться дернуться, как эта вроде бы совершенно расслабленная рука мгновенно сомкнется на его плече, как клещи.
Он огляделся по сторонам. Может, заорать? Знакомых вокруг не было. Еще бы – первая пара в самом разгаре. Так что все, кто проснулся, – уже на лекции, а кто спит, тот спит. С другой стороны, вон люди, бабулька ковыляет, молодая мама с коляской, мужики у киоска...
– Не стоит делать глупостей, – будто отвечая на его мысли, внезапно произнес тот, который держал руку на его плече, – вам ничего не угрожает. Я понимаю, что вам сейчас не по себе, но согласитесь, вы сами во всем виноваты.
Тут Данька вынужден был согласиться. Никто не заставлял его идти на поводу у Анзора и ввязываться в продажу найденного. А потом вот так, на первый взгляд с бухты-барахты, давать деру из машины, когда все вроде как уже было договорено и согласовано. Но кто ж его знал-то... Данька горестно вздохнул. Говорили же ему – думай, думай, прежде чем что-то сделать, так нет... так и не научился. Какая моча в голову ударит – светлая, темная или, скажем, зеленая – так и поступает. Причем часто даже не ему ударит, а кому-то рядом – Анзору, Гаджету или, скажем, Биллу.
Со стороны-то посмотреть – вроде как все нормально: школу закончил, в институте учится, зачеты сдает, выбранной профессией, так сказать, овладевает, а на самом деле несет его по жизни, как осенний листок по ручью, почему, как и куда – он сам не знает. Все как-то помимо него случается. И даже когда он думать пытается, все равно все через пень-колоду выходит. Ну, как сейчас. Потому что и не мысли у него выходят вовсе, а так... нервные импульсы или гормональные выбросы...
Но дофилософствовать ему не дали. На дороге, напротив них, остановилась большая иссиня-черная машина БМВ и ладонь, лежащая на его плече, чуть толкнула его вперед. Пора, мол, иди. Данька вновь покосился в сторону. Бабулька уже куда-то уползла, молодая мама как раз переходила через дорогу, а куцая очередь из мужиков у киоска, затарившись понедельничным утренним пивом, также почти рассосалась. У киоска маячила только одна долговязая фигура.
