обращать внимание на то, что сие явление живое и ему может не очень понравиться тон, в котором это обсуждение проходит.
– Наверное, хочет устроиться в уборщицы? – предположила одна.
– Или в дворничихи, – выдвинула свою версию другая. Они переглянулись, а потом первая тоном, выразительно подчеркивавшим всю абсурдность подобного утверждения, заявила:
– Ну не поступать же, в конце концов, она собралась?
И обе манерно рассмеялись. Когда смех утих, та, которая первой обратила на нее внимание, еще раз окинула Дащуню презрительным взглядом и заявила:
– Да-а, если в этом институте будут учиться такие рожи, МОЕЙ ноги здесь не будет.
Причем это было сказано таким тоном, что у всех окружающих должно было сложиться твердое убеждение, что если полы и лестницы данного учебного заведения будут лишены чести быть попираемыми ногой этого существа, мир – не мир, но уж это учебное заведение точно ожидает что-то ужасное. От такой наглости Дашуня просто остолбенела. Между тем девицы, брезгливо взглянув на нее еще разок, переключились на другую тему, главным героем которой был какой-то Арсен, обладатель синего «сааба» и весьма свободных взглядов на взаимоотношения с женщинами, которые отчего-то казались этим холеным стервам возмутительными. Впрочем, гораздо большее возмущение у них вызывала какая-то Карина. Дашуня потрясла головой, пытаясь выбросить из головы все, что услышала, но все равно, когда она наконец-то достала заветную папку и, кое-как закрыв чемодан, пошла к столу приемной комиссии, чувствовала она себя словно оплеванная.
На столах стояли таблички с названиями факультетов. Дашуня отыскала свой и, робко присев на колченогий, разболтанный стул, стоявший по эту сторону стола, деревянным голосом поздоровалась. Мадам, сидевшая за столом, оторвалась от полировки своих ногтей, окинула ее взглядом, не очень-то сильно отличавшимся от взгляда тех девиц, и спросила чуть ли не сквозь зубы:
– Поступать?
– Да.
Мадам пару мгновений сверлила ее взглядом, который должен был убедить Дашуню в полной абсурдности подобной мысли, а затем все так же сквозь зубы отрывисто спросила:
– Откуда?
– Из Тобольска.
Мадам тяжко вздохнула:
– О господи! – Она с минуту молчала, потом, сообразив, как видно, что ждать нечего и это провинциальное стихийное бедствие, обрушившееся на ее бедную голову, не собирается растворяться в воздухе, процедила: – Ладно, давай документы.
Дашуня протянула папку…
Мадам минут пять лениво ворошила ее документы, время от времени перемежая шелест бумаг скептическим хмыканьем или критичным фырканьем, затем подняла на нее глаза:
– Что же это вы, милочка?
– А что? – испугалась Дашуня.
– Да вот. – Мадам отпихнула от себя папку. – Справка от гинеколога – просрочена, справки из санэпидемстанции – вообще нет, флюорографии – тоже нет. Забери.
Дашуня не поверила своим ушам:
– Но!..
– Забери-забери. – Мадам уже вновь была занята обработкой своих ногтей и совершенно не собиралась отвлекаться от этого чрезвычайно важного занятия…
Когда Дашуне удалось наконец унять слезы, она обнаружила, что рядом с ней на подоконнике пристроился какой-то незнакомый худощавый парень. Заметив, что она уже снова способна воспринимать окружающее, он участливо улыбнулся:
– Что, документы не взяли?
Дашуня настороженно покосилась на него, но улыбка у парня была такая открытая, полная сочувствия, что она только кивнула и совершенно по-детски шмыгнула носом.
– Понимаю. – Парень кивнул и после короткой паузы заключил: – Да-а, глядя на тебя, любому лысому становится ясно, что свои законные полторы штуки с тебя никто не снимет.
Дашуня уставилась на него с недоумением:
– Какие полторы штуки?
Он окинул ее снисходительным взглядом:
– Ну ты деревня…
Тут только до Дашуни дошло, ЧТО он имеет в виду, и от названной суммы у нее захватило дух.
– Полторы! Да ведь это же…
Парень хмыкнул. Дашуня несколько мгновений потерянно молчала.
– И что, иначе никак? – спросила она наконец с какой-то отчаянной надеждой. Парень качнул головой:
– Ты же видишь. Голова у тебя, может быть, и светлая, и экзамены бы ты, возможно, сдала, но у тебя просто никто не возьмет документов. Прикопаются к каким-нибудь справкам или смазанным печатям – и все.
Дашуня еще немного посидела, раздумывая над тем, что же ей делать дальше, потом решительно поднялась на ноги. Парень с недоумением посмотрел на нее:
– Ты куда?
– Ну-у-у… в другой институт.
Парень растянул губы в снисходительной улыбке:
– Ну ты даешь! Да наш институт еще из самых дешевых. В других полутора штуками не отделаешься. В МГУ знаешь сколько берут?
– Во всех берут?
Улыбка парня выражала спокойную уверенность человека, который обладает настолько неопровержимыми фактами, что мысль о какой-либо проверке может прийти в голову только полному дебилу.
– И что же делать?
Парень слегка оттопырил губы, изображая задумчивость, и неожиданно спросил:
– Куришь?
Дашуня мотнула головой:
– Нет.
Парень хохотнул:
– Ну, ты действительно уникум. – На его лице появилось ехидное выражение. – А может, ты еще и ТОГО?
Дашуня озадаченно уставилась на него, потом, сообразив, на что он намекает, густо покраснела и со злостью отрезала:
– А вот это не твое дело.
Парень заржал:
– Вот это да. Реликт. Я думал, что таких уже и в природе не существует.
Дашуня сердито дернулась, но парень, резко оборвав смех, придержал ее за руку и миролюбиво произнес:
– Ну чего ты, брось. Я не имел в виду ничего плохого. Просто в наше время это… ну сама понимаешь.
– Ничего я не понимаю, – выкрикнула Дашуня, выдергивая руку, и повернулась, чтобы уйти, но парень быстро заговорил:
– Я ведь помочь тебе хочу, чудо. Тут в институте есть вакансия, уборщица. Деньги небольшие или, вернее, совсем никакие, но у тебя будет хороший левый доход. А дело так, тьфу, пакетики продавать. Тебе и покупателей искать не надо. Они сами будут к тебе приходить. А деньги будешь получать хорошие. Через год вполне сможешь накопить даже на МГУ.
Дашуня несколько мгновений круглыми глазами смотрела на парня, не понимая, о чем это он, и вдруг до
