проблему как проблему коллективную, т. е. вместе с другими людьми, которые казались подобными мне в отношении к явлениям окружающей жизни. Я вел с ними бесконечные разговоры на эти темы. Они охотно участвовали в таких разговорах, соглашались со мною во многом, но не более того. Эти разговоры играли роль средства прояснить и оформить словесно мои собственные идеи для меня самого, а не роль пропаганды некоего готового учения.
Моя основная идея в этих беседах заключалась в следующем. Мир сходит с ума. Эволюция человечества пошла в направлении, неприемлемом для нас. Мы не способствуем этому направлению и сами не идем в нем. Возможно ли уклониться от мощного потока мировой истории? Наше общество пронизано всеми пороками. Мы не в силах противостоять этому, не в силах изменить общество. Жизнь в нем причиняет страдания. Уйти из него невозможно. Раньше люди уходили из своего общества и открывали новые страны, основывали новые общества в необжитых ранее краях. Теперь это невозможно. Да и мы не хотим покидать наше общество - мы все-таки сами суть продукт цивилизации. Возможно ли уйти из своего общества, вызывающего отвращение, оставаясь одновременно в нем? В нашем обществе индивид находился под контролем коллектива и властей. Есть ли какая-то возможность выйти из-под этого контроля и создать в рамках большого общества свое маленькое элитарное общество, независимое в каких-то отношениях от большого? Как это сделать?
Мы образованные люди, мыслящие, творческие. Нам не безразлично многое такое, к чему большинство населения равнодушно. Мы видим, что мировую сцену вновь захватила сравнительно небольшая кучка людей. Массы населения и в нашем обществе отстранены от активных ролей на сцене истории. Разговоры насчет масс как решающей силы истории - обман и самообман. Это способ, при помощи которого небольшая часть населения дурачит все население страны и живет за его счет. Те, кто вырвался на активные роли в спектакле истории, суть далеко не лучшие экземпляры рода человеческого и далеко не лучшие образцы цивилизации. Они устраивают свои пошлые спектакли и навязывают их нам. Видеть все это оскорбительно. Мы же все равно не участники этих спектаклей. Мы в лучшем случае зрители или статисты. Так плюнем на них! Затеем свои спектакли. Пусть маленькие. Пусть кустарные. Но свои. Такие, в которых мы сами будем главными актерами. Не надо нам зрителей. Не надо статистов. Мы все играем самые главные роли. И играем их для самих себя.
Моя идея была очень простая. Мы должны создать свое маленькое общество, объединенное идеей какого-то дела. Члены общества регулярно встречаются, обмениваются мыслями и информацией, обсуждают общие проблемы. В этом миниатюрном обществе вырабатываются свои моральные и эстетические принципы, свои критерии оценки явлений жизни, культуры, политики. Мой тогдашний друг и ученик Г. Щедровицкий серьезно отнесся к этой идее и создал полулегальную группу такого рода. Но из такого человеческого материала и на таком интеллектуальном уровне, что получилась карикатура на мою идею. И я от нее отказался. Многочисленные группки возникали в нашей среде постоянно, но они даже в ничтожной мере не приближались к моему идеалу. Их участники оставались полностью в рамках официального общества, практически живя как обычные приспособленцы. Сама житейская практика разрушила мою идею элитарного частичного общества внутри обычного общества как бесперспективную. И я нашел для себя иное решение моей главной жизненной проблемы на пути социального индивидуализма.
РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМЫ
К концу хрущевского периода я построил свою систему правил жизни. Она отвечала на вопрос, как должен жить я сам, а не на вопрос, как должны жить другие люди. Я шел фактически и намеревался идти и впредь своим путем, что бы по этому поводу ни думали и ни говорили другие. Иду, чего бы это мне ни стоило. Иду, независимо от того, идут другие тем же путем или нет.
Я не собирался записывать и предавать гласности мою концепцию жизни. Впоследствии я использовал ее в литературных произведениях, приписав отдельные ее принципы литературным персонажам, причем не всегда положительным персонажам и не всегда в положительном виде. Я думаю, что на Западе мало кто понял основную направленность моего творчества. Западным людям проблема, как жить в условиях коммунистического общества, кажется совсем не актуальной. К тому же проблемы такого рода принципиально важны лишь для одиночек, а не для масс людей. Интеллектуальная жизнь Запада ориентирована на массовое сознание, а не на исключительных одиночек. Даже интеллектуальная элита здесь живет категориями и интересами массовой культуры, так или иначе подвержена влиянию индустрии массового сознания. Зная это, я никогда не рассчитывал на массовое понимание и признание моих идей. Я стал включать элементы моей концепции жития в литературные произведения просто из потребности очистить душу от накопившегося в ней содержания, а не с целью обратить в свою веру потенциальных читателей. Исторически случилось так, что в России возникло первое коммунистическое общество. Здесь оно впервые в истории достигло зрелости и обнаружило свою натуру. Волею обстоятельств я был обречен на то, чтобы оно стало моей всепоглощающей страстью и всю жизнь думать о том, как жить в нем. Герой моей книги 'Иди на Голгофу' Иван Лаптев сформулировал эту проблему так: проблема теперь заключается не в том, как построить земной рай, а в том, как жить в этом раю.
XI. МОЕ ГОСУДАРСТВО
ФОРМУЛА ЖИЗНИ
Уже находясь в эмиграции, я высказал в одном из интервью формулу моей жизни: 'Я есть суверенное государство'. Ее истолковали как проявление мании величия и ассоциировали ее с известным заявлением французского короля Людовика Четырнадцатого: 'Государство - это я'. Истолкование абсолютно ложное. Король был на вершине социальной иерархии, я же - на ее низших ступенях. Король обладал властью над миллионами подданных, я же вообще не имел подчиненных, а если таковые появлялись, я тяготился ролью начальника, игнорировал ее и скоро терял. Король отождествлял себя с государством из многих миллионов граждан, я же объявлял себя государством, состоящим всего из одного гражданина - из самого себя. Для короля его формула выражала его положение абсолютного монарха. Моя же формула выражала намерение рядового гражданина коммунистического общества завоевать и отстаивать личную свободу и независимость в условиях господства общества и коллектива над индивидом.
Еще во время допроса на Лубянке в 1939 году я заявил, что добровольно не позволю никому, даже самому Сталину, распоряжаться мною по своему произволу. От этого мальчишеского заявления до моего заявления самому себе, что я есть суверенное государство, прошла почти четверть века. Первое заявление выражало эмоциональный и моральный протест против реальности сталинизма. Второе же было формулировкой целой рациональной концепции. Первое было проявлением отчаяния, второе - программой его преодоления.
При моей склонности к коллективизму было не так-то легко встать на этот путь. Я знал, что обрекал себя на судьбу одиночки. Но мысль о том, чего может достичь одиночка в условиях, когда люди добиваются успеха лишь группами и в группах, сыграла роль не столько предостережения, сколько интригующей проблемы. Я отдавал себе отчет в том, что моя позиция есть лишь индивидуальная защита от крайностей коллективизма, массовости, мафиозности, идейного безумия и морального разложения, овладевшими миром.
Я не могу утверждать, что мой жизненный эксперимент удался полностью. Но это не столь важно. Суть дела состоит не в том, чтобы создать свое личное государство и жить в нем с душевным комфортом, а в том, чтобы стремиться к этому, т. е. в самой попытке построения такого личного государства, пусть эта
