Томский не удержался. Прижал руки к ушам, но все равно продолжал слышать прерываемые рыданиями вопли.
Первым пришел в себя прапор.
— Товарищи мои дорогие. Друзья! — обратился он к людям, сбившимся в толпу у места преступления. — Расходитесь, прошу вас. Мы во всем разберемся. Убийца понесет заслуженное наказание. Это говорю вам я, Аршинов!
Тихо переговариваясь, люди подчинились.
Мишка лежал, широко раскинув руки. Он выглядел бы спящим, если бы не слишком высоко запрокинутый подбородок и багровые следы пальцев на шее. Направляясь к трупу, Толик запутался в обрывке колючей проволоки и с трудом освободил ногу. Проклятый Берилаг, который каждый житель станции старался забыть, как страшный сон, упорно напоминал о себе.
— Взгляни-ка сюда, — позвал Томского прапор.
Он присел на корточки рядом с бетонным столбом, лежавшим на подушке из битого кирпича. Стараясь не смотреть на мертвого мальчика, Толик подошел к Аршинову. Тот ткнул пальцем в багровое пятно неправильной формы, расплывшееся на ребре столба.
— Кровь, Толян. Кровь убийцы. Наш Мишка защищался.
Томский кивнул. Оставалось самое трудное — он все-таки должен осмотреть тело. Точнее, Мишкины руки. Возможно, парень оцарапал убийцу. Оставил на нем отметину, чтобы пусть и мертвой рукой указать на преступника.
Толик не ошибся. Под ногтями правой руки мальчугана он увидел отчетливые следы запекшейся крови. Томский еще раз взглянул на шею мальчика. Пуговица. Мишка ведь собирался носить ее на шнурке. Не успел надеть свой оберег? Или пуговицу-медальон забрал убийца?
Тело накрыли куском брезента. Обычным, скорее всего — отрезанным от палатки, которую из-за ветхости нельзя было использовать по прямому назначению. Толик собирался уйти, но никак не мог оторвать взгляда от брезента. Ему казалось, что темные пятна на нем образовывают некий рисунок. Так и есть. Ухмыляющаяся рожа черта. Вот толстые губы, большие круглые глаза, кривые рога. Томский зажмурился. Когда он вновь открыл глаза, зловещий рисунок распался на отдельные, никак не связанные друг с другом фрагменты. Просто пятна и потертости. Рисунок исчез с брезента, но продолжал стоять перед мысленным взглядом Толика. Гротескный черт кого-то напоминал…
Через десять минут все руководство станции имени Че Гевары собралось в кабинете Русакова. Томский смотрел на сосредоточенные лица друзей. Вокруг стола собрались самые надежные и верные из них — Лумумба, Федор, Вездеход, его брат — Григорий Носов. От такой команды убийце не скрыться. Эти парни его из-под земли достанут.
Первым взял слово комиссар:
— Товарищи. Я говорил с людьми. По станции ползут слухи. Одни рассказывают о проклятии узника Берилага, зверски замученного охранниками. Несчастный, якобы, проклял не только своих мучителей, но и само место гибели. Другие толкуют о мутанте. Третьи вообще уверены, что убийца — оживший мертвец, которого дьявол наделил способностью быть невидимым. Люди разговаривают вполголоса и оглядываются. Остановить панику можно только одним способом — изобличить убийцу. Вижу у тебя, товарищ Томский, есть что сказать.
Толя встал. Впервые за несколько недель к нему вернулась ясность мысли.
— Нам нужно просчитать все версии. Если понадобится — влезть в шкуру преступника. Заставить себя думать, как он. Подключить темную половину подсознания, чтобы понять, что двигаю этим мерзавцем. Думаю, отталкиваться следует от того, что это убийство не случайность, а тщательно спланированная акция. Что у нас есть? Версия первая: месть Красной Линии. Не имея возможности напасть на бывший Берилаг в открытую, Москвин решил взять нас измором и диверсиями. Версия вторая: убийца — одиночка, обуянный желанием мстить. Версия третья, она же — самая поганая: убил кто-то из своих. Звание узника Берилага — еще не пропуск в рай. В основной своей массе жители станции имени Че Гевары — отличные ребята. Сплоченные общей бедой, спаянные общей радостью. Но где гарантия, что среди них нет сумасшедшего или шпиона? В душу каждому не заглянешь…
— А хотелось бы, — крякнул Аршинов.
— Души оставим в покое, — продолжал Томский. — Психологию пока — тоже. Пойдем по наиболее простому пути. Мишка оцарапал убийцу. Чтобы исключить третью версию, надо осмотреть всех жителей станции.
— Дело говоришь, Анатолий, — кивнул Федор. — Думаю, люди поймут и обижаться не станут.
Оставшуюся часть совещания Томский пропустил мимо ушей. Он думал о своем вещем сне и даже не заметил, как в кабинете остался только он и Русаков. Комиссар задумчиво расхаживал из угла в угол. Потом вернулся за стол, придвинул к себе пепельницу и закурил самокрутку.
— Я, товарищ Томский, все про твою третью версию размышляю. Сдается мне, что она — самая верная. Даже история одна вспомнилась. Читал как-то. Автора уже не вспомню, но суть… Один прогрессивно мыслящий доктор умудрился отделить все хорошее в себе от плохого. Отделил. Стали в его сознании две противоположности жить. Положительный доктор Джекил и отрицательный мистер Хайд. В конце концов злая натура вытеснила добрую.
— Это ты к чему?
— К тому, что мы первые должны показать людям пример. Нас тоже должны осмотреть.
— Нас?!
— Именно, — непреклонно заявил комиссар. — Знаю, что все подозрения беспочвенны, но… Только после этого мы будем иметь моральное право искать клеймо убийцы на остальных.
— Ты прав, товарищ Русаков. И как я об этом не подумал? Первыми от подозрений должны очиститься мы…
Толя встал, собираясь расстегнуть куртку, но тут пол комнаты покачнулся, а стол, за которым сидел комиссар, накренился под углом в сорок пять градусов. Томский хотел сесть, но не успел — свет двух лампочек под потолком резанул по глазам. Чувство было такое, будто в лицо плеснули серной кислотой. Толя осел на пол. Русаков мгновенно оказался рядом.
— Что такое? Тебе плохо?
— Пожалуй, да. Совсем расклеился. Помоги дойти до кровати. Передохну минут десять…
— Давай. Вот так. Осторожно…
Комиссар подхватил Томского под мышки и дотащил до комнаты. Тряпка, смоченная водой, вновь оказалась на Толином лбу.
— Ты лежи, а я за Леной сбегаю, — сказал Русаков, с тревогой вглядываясь в его лицо. — Не ко времени… Ох, не ко времени ты заболел.
— Не надо звать Лену… Она и так сегодня всю ночь возле меня просидела. Сам… Оклемаюсь.
Русаков вышел за дверь. Толя наконец смог остаться наедине со своими мыслями.
«Что за чушь лезет в голову? Какое алиби?!»
Томский отбросил тряпку. Сел на кровати. Не утруждая себя расстегиванием пуговиц, стянул куртку через голову. В спешке зацепил рукой шишку, которую недавно набил. Почему так больно? Ощупав голову, Толик обнаружил вместо шишки настоящую, еще свежую ссадину. Когда он успел грохнуться головой еще раз? Неужели… Новое, самое страшное открытие Томский сделал спустя несколько секунд. Чуть пониже ключицы на коже краснели три борозды. Раны оставили не раскаленные угли, которыми швырялся воображаемый монстр. Нет. Это были следы ногтей. Круг замкнулся. Третья версия, как и замечание Русакова о Джекиле и Хайде, оказалась верной.
