Разумеется, это сам я находился в тот миг под углом, а не горизонт. Но субъективное ощущение было именно таким: река наглым образом опрокинулась, и миллионы тонн воды вот-вот хлынут на аллеи санатория.
На грани слышимости замер отчаянный крик Евы.
Полумаска респиратора съехала набок, и в нос шибанул тяжелый болотный запах.
За окном, на переломанной стихией и временем табличке, которая валялась в куче битой черепицы, застыла бледная надпись: «Слава советским Вооруженным силам!»
После этого нечаянно сфотографированного памятью момента небо с землей поменялось местами.
И на мир обрушилась тьма…
При автокатастрофе, вопреки предположениям людей, никогда в нее не попадавших, никакая жизнь не проносится перед глазами. Не удается даже понять, что произошло. Ты не успеваешь осознать абсолютно ничего. Лишь последний «кадр» втравливается в сетчатку раскаленным клеймом. А потом — бам…
Уже темно.
Глава 11
ШАГ В ГЛУБИНЫ
Тысячи огоньков мерцали в гигантском городе из серых блоков, составленных в причудливый узор. Вспыхивали, гасли, подрагивали в сумрачном лабиринте. Огоньки двигались по каким-то своим делам, сталкивались, меняли оттенок, сливались в плотные световые пятнышки, разбегались. У каждого был свой путь.
А вокруг зияла непроглядная тьма. От антрацитовой пустоты веяло холодом, смертью. И только муравейник с непокорными огоньками мерцал на фоне черного полотнища, словно затерянный в бесконечности остров…
Внезапно яркая вспышка пронзила все вокруг. Выбитое сознание рывком вернулось в изнывающее от ушибов и ссадин тело.
Рвотный позыв удалось побороть, но кадык бешено заходил туда-сюда, а под ложечкой мерзко засосало. Я сперва даже не разобрал, отчего же так погано, но через секунду пришло понимание произошедшего.
В глотку ворвался пахнущий тиной воздух, веки машинально раскрылись — как в последний миг перед аварией. От резанувшего по глазам света пришлось тут же зажмуриться, а воздух — выдохнуть. Респиратора на лице не было. Я живо захлопнул пасть, чтобы если и дышать отравой, то хотя бы с меньшим ущербом для здоровья: слизистая носа — какой-никакой естественный фильтр.
Стараясь не двигаться, хотя до ломоты в суставах хотелось размять затекшие конечности и повертеть головой, я приоткрыл веки и осторожно огляделся. Скосил глаза сначала влево, потом вправо и, наконец, вниз.
В моем нынешнем положении имелся единственный позитивный пункт: кажется, кости и органы все же остались целы и невредимы. Полдюжины поверхностных ран, стертые до крови колени под разорванными штанами, онемевшее плечо и тошнотворная головная боль — не в счет.
Относительная сохранность организма, несомненно, радовала.
Зато в остальном… врагу бы такой поганой участи не пожелал. Впрочем, это лишь фигура речи, нечего лукавить. Как раз — с удовольствием бы пожелал.
«Цыпочка» валялась кверху дном на вмятой крыше. Передние колеса развернулись под невообразимым углом, капот был похож на сдвинутую гармошку, стекла рассыпались крошевом по всей траектории нашего полета, искореженный задний бампер лежал метрах в пяти, у крыльца столовой. Нехило нас приложило! Ладно хоть бензин не рванул, а то бы гриль получился.
Ева в сознание еще не пришла, но, судя по ритмично поднимающейся груди, осталась жива. Ее руки были обвиты вокруг оконной стойки и сцеплены наручниками на запястьях. Лица отсюда увидеть не удавалось.
У меня была прикована к останкам машины правая кисть. Впрочем, какая фиг разница: одна рука или две обездвижены? Так и так не отклепаться.
Я несколько раз сжал и разжал правый кулак и легонько потянул руку. Металл звякнул о металл. Чёрта с два: защелкнули сильно, впритык.
— Хва звенеть! — шикнул Вакса. — Не успел очнуться, уже палится на всю округу.
Я скосил глаза на пацана. Тоже прицеплен к стойке, правда, в отличие от нас, куском проволоки — грубо и неудобно. Видно, у наропольских бандитов на всех браслетов не хватило.
Перехватив мой взгляд, Вакса ощерился, обнаружив недостачу зубов: на месте двух передних резцов зияла внушительная дырка. Полумаска бесполезным грузом болталась у него на шее. Десны и губы были перемазаны кровью, что придавало и без того страшненькой физе с подбитым глазом совсем уж нетоварный вид. И, несмотря на полученные травмы, оболтус лучился от радости. Мне его молодецкий настрой сейчас тоже не помешал бы, но я-то прекрасно сознавал всю дерьмовость нашего положения.
Вообще странно, что пацан столь легкомысленно относится к ситуации. Не в его стиле. Может, сотрясение заработал, пока мы кувыркались?
— Давно не спишь? — шепотом спросил я.
Вакса шепеляво затараторил:
— Очнулся вверх тормашкам, хотел отстегнуться и вылезти сам, но гляжу: эти уже тут как здесь. Ну я и прикинулся, типа, что в отключке. Страшно было… Думаю, вот прикончат сейчас… но пронесло. Сивый сказал, чтобы пока не мочили. Они выскребли вас из салона и прищепили к машине, а на меня не нашлось обручей и… — Он показал глазами на перетянутые проволокой руки. — Во как примотали, жабы туннельные.
Да уж, дело швах.
— Шмотки перетряхнули, стволы забрали… — продолжил Вакса.
— Перфокарты нашли? — перебил я.
— Ага. И картонки, и ключи. Возле грузовика оставили караульного и подстреленного водилу, а сами ушли куда-то в сторону реки.
— А Эрипио?
— Сивый-то? Так он первым и пошел — остальные следом, как крыски дрессированные.
Запястье резало, кисть начала затекать.
— Чего лыбишься-то? — хмуро осведомился я, опять сжимая и разжимая кулак. — Головой, что ль, приложился?
— За мозги мои не парься, — еще сильнее ощерился пацан. — Их не так много, чтоб повредить. Зато соображают шустро.
Он неловко пошевелил пальцами, и из плотно стянутых ладоней выпал блестящий предмет. Съехал по изодранной жилетке и упал в слякоть рядом со мной.
— Еле дождался, пока соизволишь очухаться, — сообщил Вакса. — Любишь ты покемарить.
Я, озираясь, протянул свободную руку и выловил крошечный ключик. Да это же… Ай да Вакса, ай да сукин сын!
— Лихо, — ошеломленно промолвил я. — Но… как?
Он перестал лыбиться и виновато опустил глаза. Пожевал окровавленными губами, прежде чем ответить:
— Ну… я же щипач. Не сердись, Орис. Я… как лучше хотел.
— Умница ты, — улыбнулся я.
— Ничего не умница, — набычился Вакса. — Девчачье какое-то слово.
— Очень даже пацанское, — возразил я, поудобнее зажимая ключик пальцами. — Ты умница, хоть и дурак.
