– Неважно, – улыбка пропала, и кроткий взгляд превратился в волчий оскал. – Как ваш муж, он имеет на это право. Так что, скажите еще спасибо…
– Спасибо, – она поднялась.
Федор вошел на кухню, мать монотонно мыла чистую тарелку.
– Мам.
Женщина обернулась.
– Можно мы с ребятами поедем на дачу? – Он боялся ее реакции, ведь там прошло столько счастливых дней.
Нина Сергеевна закрыла кран.
– Конечно, – и тихонько заплакала.
– Мам, – мальчик прижал ее к себе. – Мы справимся.
Дача, выделенная в безвозмездное пользование лично товарищем Сталиным академику Конкину, отцу Нины Сергеевны, находилась в Сосновом Бору.
Это было старое, двухэтажное, деревянное здание, спрятанное среди могучих сосен. Федор нацепил улыбку и открыл дверь, которую не открывали все лето. Девчонки стали выгружать продукты, мальчишки пошли в сарай за мангалом. Маша огляделась.
Большая столовая-гостиная, обставленная мебелью 30–40-х годов. Старинный комод, старый кожаный диван с высокой спинкой и деревянными подлокотниками, большой круглый стол, на стенах пожелтевшие от времени черно-белые фотографии. Все это создавало непревзойденную атмосферу уюта и напоминало дом ее бабушки, которая тоже, несмотря на свое благополучие, не хотела расставаться со старыми, но дорогими сердцу вещами. Маша за свою короткую, но насыщенную событиями и путешествиями жизнь видела много домов. Бедных, богатых, но редко какой из них обладал своим лицом, имел свой характер. Этот небольшой дом был один из немногих, где вещи не прислуживали своим хозяевам, они гордо служили.
В комнату вошел Федор.
– Это мой дед, – он совсем близко подошел к Маше. Ее волосы приятно щекотали лицо, и он наслаждался этими мгновениями. – Это бабушка, а это их подруга Роза. Представляешь, она была знакома с Лениным.
Маша стояла, не шелохнувшись, разглядывая старые пожелтевшие фотографии и вдыхая ностальгический аромат старины. «Почему людям ближе и понятнее дела давно минувших дней, нежели настоящее сегодня?» – размышляла девушка.
«Дурак! Зачем я позвал всю эту компанию?» – думал Федор.
– Эй, голубки, хватит секретничать, – в комнату влетела Лерка. – Маш, пошли, поможешь!
«Дура! – разозлился Федор. – И что я в ней раньше находил?»
На дворе стоял конец сентября, и бабье лето, как стареющая кокотка, напоследок решило гульнуть на полную катушку, не ограничивая себя ни в чем. Погода была чудесной, и ребята разместились на террасе, для этого им пришлось вынести туда большой, деревянный стол, сколоченный собственноручно еще академиком Конкиным.
– Как хорошо, – Маша села на резное крыльцо и подставила солнышку свое личико. Девчонки, убедившись, что она не пригодна даже для элементарной нарезки овощей, отправили ее к пацанам.
– Моя мать еще смеет называть меня лодырем! – искренне возмущалась Лерка. – Посмотрела бы она на тебя! Это ж надо умудриться – порезать палец, отрезая кусок сливочного масла.
Маша виновато улыбалась, перевязывая руку носовым платком. Что поделать, но она до сих пор свято верила, что сэндвичи растут на деревьях.
Приготовления закончились, девчонки накрыли стол, Колька принес аппетитно пахнущие золотистые кусочки мяса на шампурах.
– Вкусно! – восторженно оценила Маша.
– Ага, – вторил худенький, но прожорливый Валерка.
Васька Петров достал припрятанное им пиво, Федор как-то непроизвольно посмотрел на Машу, словно спрашивая у нее разрешение.
Она понимала его с полувзгляда.
– Я тоже хочу.
– Так мама заругается, – подколола Инка.
– А мы ей лаврушечки дадим, – не растерялся «профессионал» Васька.
После пива ребята оживились, и беседа приобрела фривольный характер.
– Слушай, Маш, – не переставая жевать, поинтересовался Колька. – Я так и не понял, ты чего первого сентября в таком виде в класс заявилась, приколоть нас хотела?
– А ничего, забавно получилось, я даже не думал, что у американцев такое чувство юмора, – согласился Васька.
– Я не шутила, – призналась Маша. – Просто мне дали «Памятку первокласснику», и я четко следовала всем указаниям.
Возникла пауза, а потом взрыв смеха.
– Слушай, ты и вправду такая наивная? – сквозь слезы спросила Рыжова.
– Да нет, – Маша беззаботно пожала плечами. – У нас в некоторых школах тоже есть форма, правда чаще в частных. Вот я и подумала, – она обвела взглядом ребят, – а зачем писать то, что не нужно выполнять?
– А у нас все так, – разъяснил Петров. – Про пятилетку за три года слыхала?
– Нет.
– Маш, а у вас предков тоже в школу вызывают?
– Нет, если что-то натворишь, то тебе в наказание запрещают ходить в школу.
– Как?! – ребята застыли.
– Ну, день, два, хуже, если неделю, – девочка грустно вздохнула.
– Ребята, хочу в Америку!!! – заорал Васька.
Ах, мечты, мечты! Детские и взрослые, маленькие и большие! А ведь вам суждено сбываться!
Петров взял в руки гитару и стал петь.
– Бессаме, бессаме мучу… – голос у него был хриплым и волнительным.
Маша положила голову на Федино плечо, и у него из-под ног поплыла земля.
– Прогуляемся, – тихонько шепнул он.
Маша поднялась. Ребята не заметили или сделали вид, что не заметили.
Они прошли в глубь леса. Неубранная листва пела под ногами, теплый, совсем не осенний ветерок нежно обволакивал, даря запах уходящего лета.
– У нас это называется – индийское лето, – осипшим от волнения голосом прошептала Маша, прислонившись к старой сосне.
– А у нас – бабье, – Федор обхватил ее за талию, выпитое спиртное придало ему мужества.
– Красиво здесь, – голубые глаза девушки выдали ему тайну ее сердца.
– Советская власть умеет заботиться… – он понимал, что несет чушь, но даже эти слова давались с трудом.
Федор чувствовал ее неровное дыхание, ему тоже не хватало воздуха. То, что происходило сейчас, было похоже на великое землетрясение души. Он стал задыхаться, губы сомкнулись…
Это был ее первый поцелуй!
Исчезли звуки, запахи. Земля завертелась и сошла с орбиты, наводнения, извержения, пожары, нетронутыми остались только Он и Она.
Это был его первый поцелуй!
1699 г. Острова Силли. Сент-Агнес
– Мария! Ты совсем спятила?! – бушевал Клод. – Притащила домой этого ублюдка! Думаешь, я дозволю переводить на него продукты?
– Клод, – женщина оторвалась от дел и тихонько подошла к разъяренному мужу. – Давай оставим его у себя.
– Что? – от такой наглости Клод поперхнулся и покрылся багровыми пятнами. – О боже! Спасибо, что ты создал женщин нам на утеху, но зачем при этом ты дал им язык?! – комично воздев руки к небу,
