вывернутыми конечностями и кровавым месивом вместо лица лежало на тряпке, насквозь пропитанной кровью, словно жертвенный баран, готовый к разделке. Рядом стояли его односельчане, молчаливые и даже равнодушные, и только маленький мальчик лет семи с полными слез глазами слегка подрагивал хрупкими плечиками. Монахи осторожно взяли окровавленное тело и понесли во внутренний двор. Маша с содроганием наблюдала за тонкой кровавой струйкой, бежавшей вслед.
– Тебя потрясла бездушность этих людей? – рядом стоял настоятель монастыря и опять читал ее мысли, словно раскрытую книгу. – Здесь слишком суровые условия жизни, и смерть считается освобождением.
– Но мальчик?
– Мальчик еще слишком мал.
Через несколько дней Маша, движимая состраданием, навестила больного. Она с грустью смотрела на сбившиеся, с запекшейся кровью, редкие седые волосы, вспухшее сине-черное лицо, натянутое как шар, готовый вот-вот лопнуть. Бедняга метался в агонии. Маша присела рядом и стала молиться, она просила господа не столько за старика, помочь которому было вне пределов человеческой возможности, сколько за маленького мальчика с застывшим взглядом, полным боли и страданий.
Но к ее немалому удивлению, через несколько недель крестьянин не только поправился, но и даже помолодел. Его белая косичка и жидкая бороденка практически на глазах потемнела, оставив лишь редкие проблески белых дорожек, видимо, в напоминание о прошлом.
– Если бы кто-то рассказал, не поверила бы, – удивленно говорила Маша настоятелю, – ведь принесли мешок с костями, – на ее лице читалось искреннее недоумение. – Если бы ты жил в реальном мире, то стал бы самым богатым человеком на планете.
– Я и так богат, – уверенно ответил старый монах. – Мы действительно владеем мастерством врачевания, но не всем оно помогает. Человек, к сожалению, сам содействует своим болезням, – туманно говорил он, как всегда перебирая четки. – В любом недуге есть надобность, иначе его бы не было.
– Но несчастный случай… – решила поспорить девушка.
– Несчастные случаи далеко не случайны, ведь с одними постоянно что-то происходит, а другие проживают жизнь без единой царапины, – настоятель многозначительно посмотрел на девушку. – Просто человек создает систему умственных убеждений, которые и порождают болезнь. Ведь боль – это не что иное, как крик о помощи. Так кричит наша душа, не услышанная нами, призывая на помощь всеми доступными для нее средствами. У этого крестьянина был внутренний бунт против власти. В его конкретном случае – против власти жены. И в его душе жила вера в насилие, вот он его и получил. Причину любой болезни нужно искать внутри, а не снаружи. Например, люди, страдающие лишним весом, просто нуждаются в защите и, переедая, как бы создают доспехи, способные их защитить. Человек, страдающий глазными болезнями, не желает видеть жизнь в истинном свете и, не имея сил что-либо изменить, рассеивает свое зрение, с тем чтобы глаза потеряли способность ясно видеть. Депрессия приходит к тем, кто думает, что не имеет права чувствовать гнев. Нервозность вызвана страхами, беспокойством, суетой, недоверием к жизни. Даже обвислые черты лица – это результат скверных мыслей в голове и обида на жизнь. Взять, к примеру, тебя, – он слегка прищурился, от чего его взгляд стал еще более пронзительным. – Глубокая рана, обида, великая тайна, не дающая покоя, сколько раз ты спрашивала себя: «Кому это нужно?»
Маша вздрогнула. «Я и сейчас не знаю, кому это было нужно».
– Копя в себе эту боль, ты из маленькой песчинки выпестовала монстра, который, завладев твоей душой, перекинулся на тело. За все, что происходит с нами, только мы и несем ответственность. Не нужно думать, что это ум контролирует нас, нет! Это мы контролируем ум, ведь нашим умом никто не пользуется, кроме нас. Природа создала множество средств в помощь человеку, но они бессильны до тех пор, пока человек не поймет причину. Помнишь, что сказано в сутрах? «То, чем мы являемся сегодня, следствие наших вчерашних мыслей, а сегодняшние мысли строят нашу завтрашнюю жизнь: наша жизнь является творением нашего разума. Если слова или действия порождены нечистым умом, страдания следуют за человеком, как колесо повозки следует за впряженным в нее буйволом. Если же чист разум говорящего и действующего, радость как тень следует за ним». Наше сознание воспринимает все, что мы принимаем на веру, а затем, как зеркало, отражает наши убеждения, – он легонько погладил ее по голове. – Ведь когда мы расправляемся сами с собой, уже никто не может встать на нашу защиту…
1723 г. Франция. Париж
В душе Филиппа бушевал ураган, разрывающий его на части. Первым его порывом после встречи с дядей было немедленное, жгучее, раздирающее душу желание бежать, мчаться навстречу матери. Он был счастлив, что она жива, и глубоко оскорблен, что она выжила. Ему хотелось упасть на колени и целовать ей руки. И одновременно он желал разрезать ее на маленькие кусочки, по кусочку за каждый свой прожитый в страданиях день. Он был смущен и поражен, не зная, что делать с этими противоречивыми чувствами и желаниями. Филипп вернулся домой, полагая, что ему необходимо время для того, чтобы привести рассудок в порядок.
Это случилось три года назад, потом он познакомился с регентом и решил немного отвлечься, но воспоминания не покидали его. Ночью ему снились сны из далекого, почти призрачного детства, где мама сажает его на колени и нежно гладит по голове. Его душили кошмары, и он опять погружался в морскую пучину, чувствуя соль на губах, и словно удар колокола звенел в ушах треск позвоночника Поля. Филипп вскакивал посреди ночи с учащенным дыханием и тяжелым сердцем, готовым разорваться на части.
«Если я прощу ее, то предам себя, сестру, Поля, – и он капля по капле вспоминал старые обиды и собирал злобу на мать. – Она даже сестру не пожалела. – И еще одна капля падала на чашу весов. – Она всегда думала только о себе, – и еще, и еще, и еще… Он культивировал и лелеял свои чувства, изгоняя из памяти любые приятные воспоминания. И вскоре ему стало казаться, что ничего хорошего и не было вовсе. А когда в его жизни случались моменты или поступки, за которые ему вдруг становилось стыдно, он сам себя успокаивал: – А что ты хочешь, ведь ты порожден чудовищем».
1723 г. Марсель. Монастырь бенедиктинок «Святой Терезы»
– Время лечит. Кто это придумал? – спрашивала себя сестра Мария. Время стало ее палачом, ежедневно пытая душераздирающими криками ее малышей, накрывая удушающими картинами той страшной ночи. – Боже милостивый, забери меня к себе, – ежеминутно молила она, но, видимо, Всевышнему нравились ее страдания.
Понимая, что не имеет права физически лишить себя жизни, она стала играть с Всевышним в прятки и перестала есть даже ту скудную пищу, которой кормили в монастыре. Тогда всевидящая настоятельница подходила к ней и не сводила с нее грозного взгляда до тех пор, пока не опустеет тарелка. В холодную зимнюю пору, когда дул пронзительный морской ветер, сестра Мария всегда шла стирать белье в ледяной воде, подставляя свое истерзанное тело стихии. Но ничего не помогало, она оставалась жить.
– Я даже умереть не могу! – казнила она себя.
Испытывая боль, Мария требовала для себя еще большего наказания. Смерть была для нее спасением, но она понимала, что даже это она должна заслужить.
Филипп остановился в небольшой, но чистой гостинице.
– Вы надолго? – поинтересовался хозяин, пухленький, розовощекий господин с лихими усами и радушной улыбкой на лице.
– Неделю. «Надеюсь, этого времени мне хватит», – он бросил на стол золотой. – Я заплачу вперед.
– Я устрою вас в самой лучшей комнате, месье, – еще больше засуетился хозяин. – А как насчет ужина? Моя жена прекрасно готовит.
– Не откажусь, неси все, что у тебя есть, и вино не забудь.
– Слушаюсь, сударь! – хозяин подобострастно поклонился. «Какой милый постоялец, и при деньгах. Интересно, зачем он пожаловал в наш город? Одет в скромный костюм, но меня-то не проведешь, сразу видать – знатный господин, а впрочем, лучше держать рот на замке, он щедр, и это главное».
Несмотря на долгую дорогу и тревожное беспокойство перед встречей с матерью, Филипп сразу же заснул крепким, богатырским сном и проснулся довольно поздно. Он сладко потянулся в постели, не спеша и с удовольствием позавтракал, а после обеда отправился на разведку.
Грязные, узкие улочки Марселя, полные всякого отребья, и легкий, морской бриз опять перенес его в Плимут, где он маленьким мальчиком ждал откупа от моря. И он опять почувствовал, как ледяная рука ужаса сдавливает сердце и парализует мозг.
