милиции – сотруднице паспортного стола, которая как раз пришла туда, чтобы снять с книжки «детские», и с криком: «А ну козлы, бросай оружие, иначе вам не жить!» смело выхватила из сумочки… свое милицейское удостоверение, вся страна с облегчением рассмеялась. В России опять можно было нормально жить. Вернее, в Империи… Конечно, Император отнюдь не был инициатором всего, что делалось, но этого и не требовалось. На местах всегда, в самые тяжелые времена, при любой разрухе и развале существует некий процент людей, служащих не за страх, а за совесть, искренне болеющих за свое дело. Да и большинство остальных не так уж и плохи. Просто это большинство более подвержено обезьяньему комплексу, привычке поступать «как принято», «как все» и сверяет свои поступки именно с этими понятиями, а не с абстрактными моральными нормами. Поэтому задача верховной власти, желающей быть эффективной, состоит не в том, чтобы контролировать и решать за всех и вся, брать дело под личный контроль и самолично назначать и снимать следователей или прокуроров, а в том, чтобы путем набора публичных акций и иных невербальных сигналов правильно сформулировать, сформировать новые «общепринятые правила поведения». А Император показал себя в этом виртуозным манипулятором, то умело подогревая агрессивность правоохранительных органов и общественных институтов, то, наоборот, притормаживая особо ретивых исполнителей.
Столь резкое изменение ситуации не могло не отразиться и на других областях жизни. Государственная машина, неожиданно заработавшая с невиданной ранее эффективностью, резкое сокращение криминального давления на экономику, выход теневого капитала из подполья – все это привело к тому, что на следующий, четвертый год правления Императора Россия совершила неслыханный дотоле рывок. Ошеломленное западное сообщество внезапно обнаружило, что за какой-то год молодая Империя прибавила сразу двадцать два процента ВВП. Так что даже скандал, начавшийся было, когда не одна дюжина западных банков и иных финансовых учреждений разорились из-за того, что холдинг БЗЛ (БЗЛ – Банк здравомыслящих людей), считавшийся до того момента самой надежной финансовой структурой Империи, отказался платить по векселям и закладным и объявил себя банкротом, скандал этот, имевший все шансы в очередной раз сделать Россию пугалом в глазах западного обывателя, внезапно заглох, не успев разрастись. Более того, он даже не уменьшил число желающих вложить деньги в Россию. И когда внешние управляющие обанкротившегося БЗЛ заявили, что, пока не будут полностью возмещены убытки подданных Империи, по зарубежным искам не будет выплачиваться ни единой копейки, сие заявление вызвало совершенно неожиданную реакцию.
Хотя свободная пресса запестрела возмущенными комментариями депутатов, журналистов, высших чиновников пострадавших государств, большинство реальных инвесторов, вместо того чтобы присоединиться к хору гневных голосов, неожиданно кинулось оформлять прошения о предоставлении подданства Империи. Возможно, дело было в том, что перед этим была принята целая серия определенных мер, которые не сразу, но все более убедительно демонстрировали всему миру, что экономическая политика Империи направлена на обеспечение привилегированных условий именно собственным подданным. Ну и все это подкреплялось слухами о каких-то невероятных проектах, о том, что деньги БЗЛ как раз и потрачены, чтобы обеспечить стартовые условия для их реализации, и что банкротство холдинга, по существу, чисто техническое, ибо когда эти проекты заработают, на БЗЛ обрушится настоящий золотой ливень. А в том, что эти проекты непременно заработают, ни у кого не было никаких сомнений. Репутация русского Императора как блестящего менеджера в деловом мире была безупречной. Удивление вызывало скорее другое – что Император все же санкционировал банкротство (пусть и техническое) БЗЛ. Впрочем, как показывал поток прошений о предоставлении подданства, очень многие объясняли это тем, что Император теперь выступает еще и как политик, лидер обширной и малопонятной большинству западных обывателей страны, какой является Россия, и практически безропотно согласились играть по его правилам. Но никто не подозревал, что самая виртуозная партия еще только начинается…
Часть II
Взлет
1
Вертолет сделал сумасшедший вираж и резко ухнул вниз. Инга почувствовала, как ее желудок скакнул куда-то под горло, а его содержимое попыталось забраться еще выше. Слава богу, с утра в нем не было ничего, кроме тоста и стакана чая с лимоном. Сидящий слева фотограф, который вчера хорошенько накачался градусами и потому успел уже с утра вылакать литра два лимонного сока, охнул и зажал рот перчаткой. Инга удивилась – ведь до этого момента полет больше напоминал поездку на хорошем автомобиле по хорошей автостраде. Но этот рывок оказался прощальным приветом северного неба. Потому что всего через несколько секунд вертолет мягко затормозил, пару мгновений повисел, едва заметно вибрируя, будто легковой автомобиль с дизельным мотором на холостом ходу, а затем осел на шасси. Все зашевелились, так до конца и не поняв, сели они уже или все еще нет? Инга тоже с интересом завертела головой. Павлик, ее однокашник с журфака, который сейчас подвизался в каком-то смешном военно- авиационном журнале с пафосным названием «Крылья родины», однажды рассказывал ей о каких-то новых вертолетах с совершенно сумасшедшими (судя по выпученным глазам Павлика) характеристиками. Она мало запомнила из его возбужденной речи (тем более что, как она думала, рассказывал он это все лишь для того, чтобы произвести впечатление на нее), но кое-что в памяти отложилось. И вот сейчас как будто снова увидела, как Павлик размахивает руками перед ее носом и выкрикивает: «Он же совершенно бесшумный! Понимаешь? И совершенно никакой вибрации! Металлокерамическая втулка несущего винта, блококаскадный двигатель, углепластиковые лопасти синергического профиля… да от него шума не больше, чем от автомобиля. Так что в салоне можно разговаривать хоть шепотом…»
Что там было еще в этом вертолете, Инга так и не узнала, потому что в тот момент окончательно поняла, что Павлик несколько отклонился от генерального курса, намеченного ею на вечер, и быстренько вернула беседу в более приятное русло. Но вот эти его слова как-то случайно запали в память. И она вспоминала их в течение всего этого полета, не слишком долгого. Действительно, несмотря на все ее страхи, полет на этой новенькой машине с несколько непривычным обтекаемым и слегка наддутым дизайном больше всего напоминал поездку на дорогом роскошном суперкаре типа «феррари» или «ламборгини» (но только не «порш», Ингу как-то прокатили на «порше», так там было существенно теснее). Сходство еще больше усиливалось благодаря очень удобным креслам, чем-то напоминавшим автомобильные, и еще тому, как мощно, но плавно вертолет набирал скорость.
Дверь кабины пилота распахнулась, и возник высокий летчик в форменном комбинезоне.
– Господа, наш полет закончен. Прошу простить за некоторые неудобства на последнем этапе полета, но нам нужно было сесть побыстрее, с севера идет снежный заряд…
Не успел он договорить, как вертолет слегка качнуло и все окна (это в самом деле были окна – большие, забранные прозрачным углекомпозитом, назвать их иллюминаторами как-то не поворачивался язык), обращенные к северу, залепило мокрым снегом, прямо на глазах превратившимся в толстую ледяную корку. Однако эта последняя попытка северной погоды испортить им полет пропала втуне. Посадочная площадка была оборудована выдвижным помостом, так что спустя несколько секунд вертолет затянуло в теплое нутро ангара. Пилот, к тому моменту уже добравшийся до выхода, разблокировал дверь и коротким движением элегантного рычага, притулившегося у самой двери, одновременно отворил створку и выдвинул лесенку. Журналисты, составлявшие в этом рейсе большую часть пассажиров, задвигались, загомонили и потянулись к выходу. Однако Инга, выпустив фотографа, слегка задержалась в проходе, поскольку та, ради которой она покинула суматошную, толкучую, но такую уютную и привычную Москву, тоже летела в этом вертолете.
Интересующая ее личность поднялась со своего места, когда вертолет уже почти опустел, а сама Инга успела уже трижды переворошить свою сумочку (надо же было каким-то образом оправдывать то, что она так долго торчит в проходе). У Инги екнуло под ложечкой. Сейчас…
– Извините… у вас не найдется зеркальца?
Женщина, приостановившаяся рядом с Ингой в ожидании, пока молодая журналистка наконец-то отыщет то, что она так долго искада, и освободит проход, слегка повернула голову, окинула Ингу насмешливым взглядом и каким-то странно легким и изящным движением запустила руку в сумочку Инги. Девушка опешила. Спустя мгновение рука женщины вынырнула наружу, сжимая небольшое изящное зеркальце, надежно (как казалось Инге) закопанное на самом дне ее косметички.
– Вот это вас устроит? – Женщина качнула головой и вдруг легко и… очень заразительно рассмеялась. – Господи, милочка, у вас такое ошарашенное лицо… не бойтесь, я вовсе не ясновидящая и мыслей читать не
