лошади, а вместе с ними и мы что есть мочи тянули амортизаторы. Дело было не лёгкое.
Раз по десять-двенадцать, с рассвета и до темна, приходилось опускаться с горы и вновь подниматься на неё для запуска очередного планера. К концу дня едва волочили ноги, и все же с удовольствием приходили на очередное занятие. Усядешься в планер, опробуешь рули глубины, поворота, элероны.
– Все в порядке, к полету готов, – докладываешь инструктору. И сердце сожмется: страшновато, но хочется взлететь, почувствовать себя окрыленным.
– Старт! – раздается команда.
Силы пары лошадей и двух десятков курсантов, вложенные в амортизатор, швыряют планер против встречного потока воздуха, и фанерная птица, стремительно набирая высоту, парит в небе!
Жизнь в лагере была увлекательная. Быстро пролетал короткий зимний день. Сытный ужин восстанавливал силы, и каждый занимался своим любимым делом: устраивали самодеятельность, выпускали стенную газету, пели и танцевали под гитару, играли в шахматы.
Незаметно пролетели два месяца. Лагерный сбор окончен. На выпускном вечере инструкторы Литвинов и Федоров поздравили нас с успешным завершением полетов и вручили удостоверения, в которых значилось, что мы являемся инструкторами-планеристами. Теперь нам было представлено право самим обучать таких же, как и мы, ребят и девчонок полету на планере. Шуточное ли дело! Но после торжественного вечера, возвратившись в Ленинград, мы услышали то же самое, что и два месяца назад:
– Идите и работайте на своих заводах. О планерном спорте пришлось на время забыть. Даже отец забеспокоился:
– Толя, ты и дальше собираешься заниматься авиацией или это было очередное увлечение?
Но вот пришла в Ленинград весна 1938 года. Голубым и глубоким стало небо. Ночью где-то, поближе к звездам, курлычат журавли. Почему-то тревожнее бьется сердце. Да ведь это небо зовет!
Прошел месяц, все чаще и чаще ребята ведут разговоры об аэроклубе. И вдруг почтальон приносит известие: «Вы зачислены курсантом 3-го объединенного аэроклуба Володарского района».
В назначенное время еду по указанному адресу. Аэроклуб расположен в арке при входе в Александро-Невскую лавру. Небольшое помещение приспособлено под классы аэродинамики, штурманской подготовки, материальной части самолета и мотора.
В одном из классов стоит ободранный самолет и мы принимаемся за изучение его конструкции. Узнаем, что самолет ободран умышленно: чтобы можно было видеть каждую его деталь. Затем, впервые в жизни по очереди усаживаемся в кабину и воображаем себя в полете.
Спешим узнать все. На занятия приезжаем сразу же после работы, иногда не успевая даже забежать домой и покушать. Учимся прилежно, конспектируем каждую лекцию. Незаметно пролетели три месяца, и мы сдаем зачеты.
– А что же будет дальше?
Дома меня об этом спрашивают родители.
Я отвечаю: «Буду летать!»
Но одно дело желание, другое состояние здоровья. Ясность вносит медицинская комиссия: признан годным.
Нас освобождают от работы на производстве, и мы выезжаем в лагерь аэроклуба, который расположен на живописном берегу реки Волхов, В сотне метров от берега белеют ряды брезентовых палаток, чуть в стороне – деревянное здание столовой. Аэродром совсем рядом – около километра. Там по шнурочку выстроились самолеты У-2. На одном из них и мне предстоит совершить свой первый полет.
Каждый, кто хотел в то время стать летчиком, свои первые шаги начинал с самолета У-2. Как летать на нем, мы теоретически, конечно, знали. Теперь предстояло овладеть искусством полетов на практике. Инструктором в нашей группе оказался замечательный педагог Федоров, умевший не только разжечь воображение, но и как-то просто объяснить самое непонятное.
– Ну, ребята, начнем нашу практику с воздушного крещения. Я покажу, как самолет пилотируют в зоне, а потом постепенно ознакомимся с вывозной программой. Мы сгорали от нетерпения.
Вот и я сажусь в самолет. Сердце колотится в груди, противно дрожат руки. Взлетели. Инструктор сидит в задней кабине. Я не вижу его, однако чувствую, что он здесь и помогает управлять самолетом.
– Спокойно, Толя, – слышу голос из переговорного шланга, – резко работаешь рулями.
Я успокаиваюсь и набираю высоту. Чувствую, что инструктор бросил управление и самолет я веду сам. Легкий наклон ручки вправо – и самолет выполняет мое желание. Даю ручку влево – самолет накренивается в левую сторону. Но вот машина зарывается в правый крен, начинает раскачиваться из стороны в сторону. Волнуюсь все больше, не знаю, что делать дальше. А инструктор молчит и ждет.
Небольшими перемещениями ручки парирую крены, и вдруг раскачка прекращается – я нашел то самое равновесие движений, которое точно балансирует самолет.
– Вот так и продолжай, – слышу ободряющий голос.
Самолет идет на посадку. Ощущаю, что движения становятся более слаженными. Даже не чувствую, что посадку делаю не я, а инструктор.
Ребята шумно поздравляют с первым облетом, инструктор понимающе улыбается, а я краснею от неловкости. Но уверенность в своих силах уже обретена.
Несколько полетов – и ты приобретаешь сноровку, допустишь ошибку и тут же сам ее исправишь. Самолет становится послушным твоей воле.
Бывали и неприятности. То на посадке подпрыгнешь, то направление не выдержишь при взлете. И это на виду у всех курсантов. Тогда держись – в стенгазете тебя так размалюют, что пот прошибает!
Бывало и так, что шумные дискуссии и дружеские «советы» приводили к плачевным результатам. Инструктора бы спросить. А мы стеснялись, боясь прослыть неучами. Отчасти это хорошо: ничто так прочно не фиксируется в человеческой памяти как то, что ты своим умом постигаешь. Пусть даже с шишкой на лбу.
– Почему это случилось? – недоумевает в таких случаях инструктор.
Выясняется, что виновник не дослушал его указаний, не все понял, а «проконсультировался» у автора того или иного «новшества».
Но вообще-то это так интересно! Особенно, когда мы; уже научились делать фигуры пилотажа: виражи, перевороты через крыло, петли Нестерова и даже штопор.
– А знаете, ребята, я бы каждый день летал и не надоело бы, – сказал я однажды товарищам.
– Это зов неба! – высокопарно произнес комсорг эскадрильи Виктор Седов.
– А что! – зашумели ребята, – выпустим стенгазету под девизом «Рождение мечты».
На том и порешили. Стенная газета вышла в тот же день, когда к нам пожаловали военные летчики во главе со старшим лейтенантом. Им предстояло проверить, кого же подготовил аэроклуб Осоавиахима для военной авиации?
На следующий день нас представили инспекторам. Хотя у меня налет часов, как и у всех, не превышал двенадцати, летал я неплохо и волноваться не было оснований. К тому же в шеренге, выстроенной на аэродроме перед военными летчиками, я был далеко от правофлангового.
Мы стояли и ждали. Старший лейтенант поздоровался, и мы дружно и громко ответили на приветствие. Потом он прошелся вдоль шеренги и неожиданно указал пальцем, в том числе и на меня.
– Вот этих, троих, давайте мне на проверку. Почему-то задрожали поджилки. Я сделал два шага вперед и отчеканил:
– Курсант Иванов, к полету готов!
Мы подошли к самолету. Я сел в кабину. Старший лейтенант улыбнулся и полез на место инструктора. Запущен мотор, опробовано управление, и я чувствую, как исчезает противное состояние неуверенности. Выруливаю на старт…
Наконец испытания закончены, и все мы получаем дипломы пилотов. Большим праздником был выпускной вечер: нас впервые назвали летчиками Осоавиахима.
Восемнадцатилетние юноши и девушки почувствовали, что у каждого действительно выросли крылья. Мы могли и имели право без инструктора сесть в крылатую машину и повести ее в безбрежное небо. Но, как и прежде, мы снова вернулись на заводы. Быстро вращается патрон токарного станка, а тебе
