неуклюже просят перековать их на что-то более грозное. Старые деды вытаскивали доски, подготовленные на домовины, и, в который уже раз придирчиво осмотрев их, сообща нанимали упряжку быков и везли в город к щитовикам, а потом, устроившись в сторонке, внимательно смотрели за тем, как добрый дуб превращается в мощный пехотный щит, окованный железом и с блестящим бронзовым умбоном в центре. И когда они возвращались обратно, в деревни, никто и не думал поднимать их на смех, как случилось бы еще пару лун назад. В городах на заброшенных пустырях вдруг сами собой начали появляться плацы, на которых можно было встретить горшечника и толстого купца, нищего и шустрого приказчика, молодого жреца и крепкого лавочника или владельца таверны. Все они старательно месили зимнюю грязь под хриплые выкрики старых сержантов и сотников, прошедших под знаменами Грона прежнюю войну. Цехи кузнецов- оружейников, заметив, что сильно возросло число заказов, неожиданно приняли решение снизить цены. Даже те, кто никогда не состоял в сословии гоплитов, выгребали последние деньги и покупали оружие. Систрархи городов заботливо ворошили запасы оружия и военных припасов и спешно ремонтировали телеги.
Страна поднималась на войну. С первыми теплыми днями на плато, раскинувшемся в двух часах пути от Эллора, там, где стояла армия в начале прошлой войны, возник стихийный военный лагерь. Сначала люди приходили в одиночку и семьями, но чуть позже стали появляться уже маршевые полки городов и цехов. Ветераны прошлой войны устраивали бурные встречи. Порой, когда прибывали старые знакомые, у костров засиживались допоздна, но с утра опять начиналась жесткая подготовка, потому что «Так учил Великий Грон». Ко Дню весеннего поцелуя на плато скопилось уже почти сорок тысяч человек, но поток только начал разрастаться. В этот же день трое богатейших столичных купцов заявили, что готовы выложить по десять золотых каждому, кто поднимет меч возмездия. Но старшина цеха ткачей, к которому они обратились с предложением, сурово ответил:
– Никто не меняет жизнь детей на золото. Каждый решит для себя сам.
Эти слова разлетелись по стране, как и то, что после такого ответа купцы просто раздали по тысяче золотых. Морские торговцы разрывали выгодные сделки, отказываясь отправляться за море на своих кораблях, и объясняли это тем, что их корабли скоро не будут лишними и дома.
Спустя четверть в военный лагерь пришел полк, сформированный из студентов университетов Роула. Их тут же разобрали в расчеты боевых машин. Крестьяне ладили вдоль дорог, ведущих к портам, бревенчатые сараи и свозили туда зерно и вяленое мясо, выставляя охотников ожидать спешащие воинские отряды и выдавать им пищу. К исходу луны, после Дня весеннего поцелуя, поток людей превратился в огромную реку. В восточных районах появились деревни, в которых все мужское население было либо пятнадцати, либо шестидесяти лет от роду. Но люди все шли и шли. Толла каждый день принимала во дворце депутации купцов, цехов, Всадников из различных районов страны с пожертвованиями на войну.
К середине весны, когда в портах скопилось почти две тысячи кораблей, каждый из которых мог везти не менее сотни воинов, армия двинулась к побережью. Толла и Югор ехали в простой боевой колеснице со снятыми косами на осях. Часто к Толле подходили депутации от различных полков и просили позволить понести мальчика, который уже стал живым символом будущей войны, рядом со своим знаменем. А на знаменах под названием города или области была вышита раскрытая детская ладонь и девиз: «За руку Югора!»
Мальчик устраивался на плече самого рослого и сидел, покачиваясь и держась здоровой ручкой за древко. Женщины, стоящие вдоль дорог, заметив колесницу базиллисы и мальчика с суровым лицом, сидящего на плечах воина, выталкивали детей вперед, чтобы базиллиса благословила их, а дети, получив ее благословение, долго бежали рядом со знаменосцем и молча смотрели на сына Великого Грона, чья отрубленная рука оказалась для врагов страшнее мощной длани самого могучего воина. Наконец, за две четверти до начала первой летней луны, армия вышла к побережью и начала грузиться на корабли. Когда Толла с Югором достигли побережья, там уже ждала их небольшая эскадра Корпуса, состоящая из пяти дирем во главе с «Росомахой» и десятка унирем.
Тамор прибыл с докладом в палатку базиллисы, и Толла Удивленно спросила:
– Послушайте, адмирал, я думала, что Корпус двинется вместе с нами.
– Корпус под командой генерала Дорна вышел две луны назад и сейчас идет маршем на север вдоль побережья, – доложил Тамор. – А флот во главе с адмиралом Гамгором должен сегодня на рассвете ударить по столице.
Толла несколько мгновений напряженно раздумывала над сказанным, потом покачала головой:
– Я считала, что мы должны ударить всеми своими силами в одном месте.
Тамор кивнул:
– Так и произойдет, но не сразу. На картах Грона Горгос покрыт сотнями Мест власти, так что о месте высадки сразу же станет известно. А мы не должны дать им время на то, чтобы мобилизовать армию. Совет командиров решил, что сначала нужно ударить в нескольких местах да уничтожить как можно больше разбросанных по гарнизонам солдат и только потом мы должны соединиться в районе Сдранга, чтобы покончить с оставшимися. – Тамор взял у стоящего за спиной бойца несколько туго скатанных рулонов: – Здесь двенадцать комплектов самых подробных карт Горгоса, которые есть у Корпуса. Отдайте их своим командирам, пусть, пока плывут, учат. Грон так делал, перед тем как… – Тамор запнулся, – отправиться в Горгос.
Толла закусила губу и взяла карты.
На следующее утро «Росомаха» на веслах обогнула мыс и, подняв паруса, устремилась в открытое море. Все водное пространство за ней было сплошь покрыто тысячами разнокалиберных кораблей, под завязку заполненных воинами. А на передней, абордажной площадке «Росомахи» стояли женщина и мальчик и смотрели вперед. Армия шла на Горгос, а они туда возвращались.
Часть IV
Смертельный удар
Хранитель Закона отложил перо и потер лицо ладонью. Потом отодвинул свиток и злобно скривился. На сегодня, пожалуй, все. Он бросил взгляд на полку со свитками. Вот уже четыре луны, как он занимал этот кабинет, но количество свитков и папок с листами дорогой тростниковой бумаги только росло. Слава Творцу, что удалось избавиться от этого выскочки. Когда он задумывал комбинацию с возведением в ранг Хранителя глупенького уродца – наблюдателя с Тамариса, мелкого островка на полпути между грозной Ситаккой и архипелагом Магрос, который даже не имел ни своего торгового, ни военного флота, все казалось очень удобным. Этот уродец должен был выполнить только одну функцию – стать мучеником. Письмо с предложением перемирия было не более чем предлогом для того, чтобы отправить его на заклание. Смерть новоиспеченного Хранителя должна была решить сразу множество проблем. Во-первых, прекратить ропот среди низших посвященных по поводу того, что Хранители живут слишком роскошно, скорее предаваясь развлечениям и разгулу, чем служа примером для младших в выполнении воли Творца. Хотя сам Хранитель Закона был одним из немногих, о ком не ходило таких слухов, но сомнения в праве Хранителей всевластно распоряжаться в Ордене накануне конца Эпохи… Во-вторых, его гибель должна была воочию убедить всех, что компромисс с Измененным невозможен. А то его появление и столь успешное противостояние Ордену вызвало внезапное возрождение ереси Иоминия, одного из Хранителей дальней Эпохи, который утверждал, что, раз Измененные приходят в наш мир, значит, такова воля Творца. И следовательно, надо сначала разобраться, что за человека ОН прислал в наш мир и с какой целью. В- третьих, Хранитель Закона рассчитывал, что Даже если каким-то чудом новый Хранитель останется в живых, то он станет послушным орудием в его руках. А кому и когда помешает лишний голос в Совете Хранителей? Так нет же! Этот болван оказался не только живучим, но и ревностным и добросовестным. И со всем своим рвением на ниве борьбы с Измененным каждый раз вмешивался в тончайшие нюансы интриги, которую Хранитель Закона плел в Совете. Сам он давно считал, что раз до конца Эпохи осталось, дай бог, одно-два десятилетия, то нечего и заниматься этим Измененным. Наоборот, следовало бы дать Измененному максимальную свободу и гарантировать ему полное невмешательство взамен лояльного отношения к Ордену, сосредоточив усилия на подготовке к концу Эпохи. А во время Катаклизма просто максимально усилить воздействие Творца на ту часть Ооконы, которая все это время находилась бы под властью Измененного. Тогда если даже произойдет чудо и он останется в живых после Катаклизма, то остаток его дней будет заполнен сплошной борьбой за выживание. Так что если после него и сохранится какое-нибудь грязное знание, то следующие поколения посвященных вполне будут способны его нейтрализовать. Но,
