— Ты на себя в зеркало-то давно смотрел? — спрашивает меня Диоп, пока снимает с меня куртку, чтобы обработать рану.
— Их нигде не было. А что?
— Потому что ты выглядишь, как зомби.
— А может, так оно и есть? Не боишься, что я тебя укушу?
— Нет. Зомби сейчас попрятались еще лучше, чем живые. Сколько времени ты провел на открытом воздухе без маски?
— Не знаю.
— Не знает он. Ну о’кей, сейчас тебе будет немного больно.
Я стискиваю зубы. Когда капрал дезинфицирует мои раны, такое впечатление, что на них льется едкая кислота.
— Тебе повезло, что у нас снова есть пенициллин. И что Готшальк его не украл.
—
— Доктор Ломбар. Ее изобретения. Среди тех вещей, которые мы вынесли со станции Аврелия, была и небольшая аптечка. Эта женщина была сокровищем. Хотел бы я, чтобы этот маньяк Готшальк попался мне в руки. Мне хватило бы и пары минут.
— Это ты стрелял? Ты стрелял в меня…
— Да. Извини.
— Если бы ты знал, что это я, ты бы тоже стрелял?
— Нет.
— Тогда тебе не за что извиняться.
Бинты, которые Диоп накладывает мне на рану, далеко не стерильные. Но ни к чему привередничать. У капрала покрасневшие, налитые кровью глаза.
— Ты тоже плохо выглядишь, — говорю я ему.
— Да, это было нелегко. Этот город… странный.
— Тревожный, да?
— Да, наверное… — он пожимает плечами.
— Ты видел что-нибудь странное, да? — настаиваю я.
Капрал делает головой знак «да».
— Что это было?
— Ничего.
Но его глаза пристально вглядываются в меня. Расширенные, полные страха зрачки.
— Ты уверен, что не хочешь мне рассказать?
— Я видел вещи, которых не могло быть на самом деле.
— Во сне?
— Нет. Не во сне. Ну, типа того, что я смотрел из окна и видел каналы, полные воды. И людей. Но потом, когда я еще раз открыл окно, их больше не было, да и воды тоже не было. И еще как-то раз… Не смейся… Еще как-то раз я видел кота.
— Кота?
— Да.
— Какой он был?
— Черный. С зелеными глазищами, как вот этот изумруд.
Он вытаскивает из кармана куртки обработанный изумруд величиной с лесной орех и отвечает на мой вопросительный взгляд еще одним пожатием плеч:
— Мы все должны думать о старости. А здесь хватит на всех. Кстати…
Он снова засовывает два пальца в карман и вытаскивает бумажный пакетик, сложенный в несколько раз.
Я раскрываю его.
Кольцо Рыбака сверкает, будто подмигивая мне.
— Я взял его, когда капитан сказал нам связать вас. Мне жаль.
— Я даже не заметил. Это было последнее, о чем я подумал.
— Это потому, что вы священник. А у меня, например, трое детей. И я должен думать об их будущем. Каждый раз, когда я иду на миссию, я рискую не вернуться.
— Существует ли вообще это будущее? Кто еще до сих пор о нем думает…
— Все те, у кого есть дети, думают, — отвечает Диоп, и эхо разносит его голос. — Ну вот и все, рука как новенькая.
Он встает и отходит.
Я долго разглядываю кольцо, как будто не решаясь поднести его к свету.
Но это ведь символ. Один из самых важных символов ушедшей эпохи.
Я снова кладу его в бумажный пакетик и убираю в карман.
Спустя несколько минут Диоп возвращается с тарелкой еды и бутылкой.
— У нас больше нет воды, но зато мы нашли много вина. Должно быть, неплохое. Жаль, что с нами больше нет Марко и Гвидо…
Стекло бутылки, уже откупоренной, покрыто пылью.
Я смотрю на этикетку.
— Оно теперь двадцатипятилетней выдержки, — говорю я. — Его следовало бы пить с должным уважением.
— Да и продуктов там тоже на год. Королевский обед, если подумать… Теперь редко найдешь что- либо подобное. Тут у нас… погоди, я посмотрю… какой-то гуляш с горохом на гарнир. Или еще чем-то зеленым. Понимаешь, как открыть, да? Нужно открыть вдоль этой линии, и оно само разогреется.
— Чудесно. Поможешь мне с вином?
— К вашим услугам.
— Может, если ты выпьешь, начнешь лучше целиться?
Диоп смотрит на меня пристально. Потом качает головой. Потом улыбается.
— Вы знаете, святой отец, если вам это не покажется ересью, я бы сказал, что Венеция пошла вам на пользу. Где вы раздобыли это чувство юмора?
— «На дне колодца» следовало бы ответить. Но я его так же быстро и потерял.
— Не сказал бы. Да, и кстати…
— Что?
— С моей способностью целиться все в порядке. Я просто поставил себе сложную задачу. Я хотел обездвижить этого урода, а не убить его. Для того, зачем он нужен был капитану, он был нужен живым.
Он оборачивается, чтобы уйти.
— Капрал Диоп…
— Да?
— А я? Я вам нужен живым?
Он поджимает губы и качает головой. Потом смотрит мне в глаза.
— До тех пор, пока мы будем тащить коробки.
И уходит. Оставив меня одного, с едой и вином двадцатипятилетней давности и с единственным утешением в том, что они будут уничтожены чуть раньше, чем я сам.
Но я не должен допускать подобных мыслей. Если я позволю себе впасть в уныние, то умру, не успев окончить свою миссию. А миссии, как символы, — редкая вещь по нашим временам. Редкая, как чистый воздух, как все то, что нужно человеку для выживания.
Я верил Дюрану. Я с самого начала должен был что-то подозревать, из-за этих двух непредвиденных остановок на EUR и на станции Аврелия, о которых кардинал-камерленго не обмолвился ни словом. А его люди? Они с самого начала знали, что их миссия — отнюдь не на благо Церкви?
