Не меньше пострадали и янычарские отряды — и тут тоже было чему удивиться.
В этом более чем странном мире лучше и храбрее всех воевали рабыни и наемники.
А хуже всех были благородные рыцари. Потери среди них оказались наименьшими, но это не внушало надежд на благополучный исход следующего сражения.
Рыцари, которые потеряли своих рабынь и янычар, а подчас и оруженосцев, казались Барабину небоеспособным сбродом.
Если судить по словам короля Леона, то он этого мнения не разделял. Но дела его величества не совпадали со словами.
В самых уязвимых точках замка он поставил вовсе не рыцарей. Крепость Беркат помимо ее обычного гарнизона охраняли горцы, дорогу на Таодар оседлали янычары короля и кшатрии Кипруса Лонга, а мостовую башню занял отряд Роя из графства Эрде.
Кшатрии и янычары, впрочем, тоже крепко спали в эту ночь. На страже стояли только гейши. Они сменяли друг друга и дремали урывками, охраняя покой мужчин.
Верная Тассименше тоже оберегала сон своего господина, и ее даже некому было сменить, ибо не осталось у Истребителя Народов других боевых рабынь. Погибла не только Эрефорше, но также и те гейши, которых он не успел как следует узнать.
Они были с ним на «Торванге» и вышли с ним из Альдебекара. Они были с ним в штурмовой группе, и никто из них не дожил до открытия ворот.
Уцелела только Тассименше, которая продолжала винить себя в том, что бросила оружие и притворилась мертвой.
На самом деле в мостовой башне у нее выбили оружие, но она продолжала драться голыми руками.
А потом она и вовсе оказалась голой, но того, кто сорвал с нее непрочную тунику, отнесло толпой.
Тассименше оглушили ударом по голове, она упала — но довольно удачно, у стены, где ее не затоптали насмерть. И никто больше не обращал внимания на неподвижную нагую рабыню — потому что, во-первых, все сочли ее мертвой, а во-вторых, не считали ее боевой.
В тот момент в мостовой башне по всем проходам метались голые гейши без оружия. Они разбегались из заслонов, выставленных по приказу Ночного Вора, и гибли от мечей обеих воюющих сторон. И Тассименше приняли за одну из них.
Тассименше так и не рассказала Роману об этом сама, но тому были живые очевидцы. Уцелел оруженосец Барабина, который потерял господина в бою и нашел его снова только после всех событий безумного дня.
Оруженосец утверждал, что спас его волшебный амулет, с которым он никогда не расстается, и Барабин понял, что полку заговоренных от смерти в его окружении прибыло.
Так вот, оруженосец видел, как сражалась Тассименше в мостовой башне, и как потом она, нагая, с окровавленным мечом, носилась по замку в поисках своего господина, который с группой янычар, опьяненных зельем до полной утраты чувства реальности, далеко оторвался от главных сил баргаутского войска.
Что было дальше, Барабин помнил и сам. Непостижимым образом Тассименше нашла его в хитросплетении подземных лабиринтов черного замка.
Это она спасла его если не от гибели, то от позора, подобрав во тьме в который уже раз потерянный хозяином меч Эрефор. И это она подняла своим неистовым криком невольниц Ночного Вора в древесных пещерах Гиантрея, что хоть и не помогло Роману отбить у Вора Веронику — но зато позволило ему живым выбраться из заварухи.
Воистину, Барабину не в чем было упрекнуть свою рабыню. Но сама она все еще чувствовала вину. И пропускала мимо ушей слова хозяина о пользе военной хитрости и о том, что живая она для него во сто крат ценнее, чем мертвая.
Оруженосец, нашедший господина, уснул раньше самого Барабина, и у Романа не было других боевых рабынь, чтобы сменить Тассименше на посту, где она собиралась провести ночь без сна.
Но у него появились другие рабыни.
Когда Роман и Тассименше через колдовские ворота попали из древесных пещер Гиантрея в тронный зал черного замка, некоторые гейши из тех, что по зову Тассименше атаковали самураев, ринулись за ними следом.
Это были обычные рабыни, которым положено заниматься любовью, а не войной. Только одна из них имела татуировку, по которой можно узнать огнепоклонницу, но и это было не слишком важно, поскольку воинственный нрав среди баргаутских горцев проявляли по большей части мужчины.
Суматоха из-за гибели короля Гедеона отвлекла внимание Барабина от этих рабынь, но Тассименше и тут не подвела. Она не дала девушкам разбежаться и всем, кому это было интересно, говорила, что они — боевая добыча Истребителя Народов.
Гейши не возражали. Хотя весть о смерти старого короля заставила баргаутов прекратить бесчинства по случаю победы, считаться боевой добычей Истребителя Народов было как-то безопаснее, чем находиться на положении бесхозной собственности, с которой каждый может творить все, что в голову взбредет.
Этих-то гейш Истребитель Народов и отрядил в помощь Тассименше, приказав им сменять друг друга на посту и будить его и рабыню меча при первых признаках тревоги.
Но никто в эту ночь так и не потревожил сон Барабина. Как видно, у Ночного Вора и правда был план получше, чем кинжальные удары через колдовские ворота — болезненные, но не сокрушительные.
Потери баргаутского войска были велики, но потери в гораздо более малочисленном войске Ночного Вора нельзя было назвать иначе как катастрофическими.
Очень может быть, что у него просто не осталось сил на кинжальные удары. А расходовать последние силы на булавочные уколы Леонард Кассиус Теодоракис Джуниор не хотел.
Он ведь тоже был умным воином, несмотря на то, что его имя и надпись на мече выдавали в нем терранца.
55
Когда Роман Барабин проснулся утром нового дня, его боевая рабыня лежала с ним рядом. Глаза ее были открыты и по губам блуждала улыбка.
— Теперь ты не уйдешь от меня, господин, — прошептала она. — Здесь сухой пол и мягкая циновка. В замке все спокойно, и я никуда тебя не отпущу. Я ведь знаю — когда тут будет Сандра сон-Бела, ты на меня даже не посмотришь.
Деваться было некуда, и хотя все мышцы болели, а в голове еще отдавалось болезненным эхом вчерашнее зелье, Барабин обнял рабыню меча и прижал ее к себе.
— Интересно, у вас все рабыни нимфоманки или мне просто так везет, — спросил он, когда Тассименше на секунду дала его губам свободу.
— Все! — решительно ответила гейша. — Смысл жизни рабыни — доставлять наслаждение хозяину.
— А если хозяину не до наслаждений?
— Настоящий мужчина всегда готов к наслаждениям. А если это не так — значит, виновата рабыня.
«Интересная логика», — подумал Барабин, который всегда считал себя настоящим мужчиной и был не чужд наслаждений — но привык сам выбирать женщину, время и место, отчего в окружении нимфоманствующих рабынь чувствовал себя немного не в своей тарелке.
А впрочем, если вдуматься, то в словах Тассименше была своя сермяжная правда.
Если мужчина не хочет женщину — значит, в этом виновата она.
