двинулась к двери, обещая себе, что если ее побеспокоили по причинам менее важным, чем спасение ее ночлежного дома или как минимум всего этого дерьмового мира, тому уроду, который сейчас барабанит в ее дверь, придется очень несладко…
К ее удивлению за дверью оказалась какая-то богатая леди. Что подобной госпоже было делать в ее ночлежке, да еще так поздно, Мамаша Байль представить не могла и потому сразу же насторожилась. И на всякий случай поприветствовала ее как можно вежливее.
– Добрый вечер, леди, чем я могу вам помочь?
Богатая леди несколько мгновений смотрела на нее, будто ожидая чего-то, а затем мягко и чарующе рассмеялась.
– Мамаша Байль, ты меня не узнаешь?
Мамаша замерла, недоуменно и даже несколько раздраженно всматриваясь в красивые черты (ну не ходят здесь такие цыпочки), а затем сквозь эту совершенную красоту увидела что-то знакомое… и ахнула.
– Эсмерина?
Та тихо рассмеялась.
– Вообще-то Лигда, но ты знала меня под тем именем. Мне можно войти?
– Ты… вы… то есть, конечно, – ошеломленно пробормотала Мамаша Байль, отступая в сторону. – То есть, конечно, приятно, леди, что вы не забыли старую Мамашу Байль…
Но бывшая дешевая шлюшка Эсмерина, сама загнавшая себя на самое дно жизни, которую она, по доброте душевной (за что потом не раз себя ругала, потому как не ее это дело вытирать сопли всяким там потаскушкам), когда-то приютила, уже вошла в комнату и остановилась, оглядываясь. А потом вдруг тихонько рассмеялась и, сделав шаг, как-то очень
Она молча закрыла дверь и, подойдя к кровати, вытащила из нее грелку, после чего подошла к другому креслу, которое было из схожей, но все-таки другой, более новой коллекции и потому выглядело чуть более прилично, и уселась в него, подпихнув грелку под поясницу.
– Да… милая моя, ты сильно изменилась.
Гостья снова тихо рассмеялась.
– Во многом благодаря тебе, Мамаша Байль.
– То есть? – не поняла та.
– Ну ведь это ты рассказала мне о монастыре.
Мамаша удивленно вытаращила глаза и несколько мгновений сидела, напряженно всматриваясь в гостью. Как будто стараясь найти в ней хоть какой-то признак того, что ее слова шутка, насмешка. А затем медленно покачала головой.
– Так это не сказки?
– Нет, – усмехнулась та.
– И… как оно? – осторожно спросила Мамаша Байль.
– Тяжело, – откровенно призналась Лигда. – Но результат того стоит.
– Да уж вижу, – с явной завистью в голосе отозвалась Мамаша Байль.
Но Лигда покачала головой.
– Я не об этом. Это так, побочно…
Мамаша Байль хмыкнула.
– Если и так, то все равно впечатляет. А как тебе удалось этого достигнуть?
Лигда усмехнулась.
– Знаешь, если честно – не знаю. Я и в зеркало-то впервые взглянула только сегодня утром. В монастыре нет зеркал.
– Ты провела целый год в месте, где нет зеркал? Да уж… милая моя, я теперь и не знаю, что творится на этом свете… – Она наклонилась вперед и вновь переспросила: – Ну хоть что-то ты чувствовала? И потом кожа, ногти, волосы в конце концов… для того чтобы увидеть это – не нужно зеркала.
– Знаешь, в какой-то момент, когда, скорее всего, и начались основные изменения, я как-то перестала обращать внимание на то, что происходило снаружи. Меня больше интересовало то, что происходит внутри, хотя… наверное, это можно объяснить. Ведь всем известно, что вера, молитва лечит. Причем иногда такие болезни, от которых отступается самая современная медицина. А там все было настолько…
– То есть, – задумчиво произнесла Мамаша Байль, – они на самом деле дают тебе второй шанс?
– Нет, – быстро ответила Лигда. – Не второй. Первый…
Утром, когда Лигда уже стояла на пороге, Мамаша Байль внезапно ухватила ее за локоть и с каким-то сердито-растерянным лицом, как будто кто-то сейчас собирался сделать несусветную глупость, спросила:
