стояли несколько человек, в том числе старик Валитов, немолодая женщина, которая подавала им ужин, внук Хасан и еще одна молодая беременная татарка в пестром халате. Тут же присутствовал и Всесвятский. Молодайка заливалась рыданиями, пожилая успокаивала ее, поглаживая то по голове, то по плечу. Но она не успокаивалась, тыкала пальцем то в направлении входной двери, то в свой живот и продолжала заливаться слезами.
Джоник посмотрел в том направлении, куда указывал палец молодайки. Прямо на входной двери была распята прибитыми за лапы гвоздями громадная собака, видимо, дворовый пес Валитовых. Брюхо пса было распорото, на вывалившиеся кишки с жужжанием садились большие зеленые мухи.
Джоник вытаращил глаза. Волна ужаса и омерзения накатила на него.
– Что это? – произнес он, обращаясь к Всесвятскому.
– Их работа… В которых вы не верите… – В словах звучала явная насмешка.
Молодая татарка неожиданно издала утробный звук и согнулась в приступе тошноты.
Валитов поморщился и что-то коротко сказал пожилой. Та подхватила молодайку и потащила ее в дом.
– Хочешь – верь, а хочешь – не верь, – обратился Валитов к американцу, – а он тут как тут и разрешения не спрашивает. В дом не попал, так собака зарезал. Показывает: самый сильный и ничего не боится. – Валитов сплюнул и скороговоркой забормотал арабскую молитву. – На все воля Аллаха, – заключил он. – Раз есть шайтан, значит, так повелел Аллах, милостивый и милосердный. Для чего – не знаю. Может, посылает испытания.
Джоник плелся домой, раздираемый сомнениями. С одной стороны, он не мог заставить себя поверить в услышанное, с другой – факты, казалось, говорили об обратном. Ведь не мог же Валитов убить собственную собаку таким ужасным способом? Для чего? Какой ему смысл морочить голову, скажем, Джонику, да и любому другому? Валитов производит впечатление солидного, степенного человека – патриарха рода, аксакала… Всесвятский устроил спектакль? Этот человек представлялся Джонику весьма темным и совершенно непонятным, но даже при таком восприятии было неясно, для чего ему нужна подобная мистификация. Да и в момент ночных стуков и возни он оставался в комнате. Его сообщники? Маловероятно. Какой в этом смысл?
Так ничего для себя не решив, Джоник постарался избавиться от тягостных мыслей и стал думать о своей Ане.
ГЛАВА 15
Однако девица Анна Авдеева занимала мысли не только молодого американца. Не выходила она из головы и у Александра Кирилловича Шахова. Ни высокий пост, ни особая ответственность человека, стоящего на страже государственной безопасности, ничто не могло привести его в чувство. Бедняга не на шутку влюбился.
Всего четыре дня отсутствовала его ненаглядная, передвигаясь со студенческой бригадой художественной самодеятельности из деревни в деревню, песней и танцем прославляя сталинскую Конституцию, а товарищ Шахов тосковал, словно не виделся с Анютой по крайней мере полгода. Другой на его месте тут же нашел бы замену, но Александр Кириллович был однолюбом и о замене не помышлял. Все эти дни он мучительно раздумывал, как вести себя в отношениях с девушкой. Законная супруга, находящаяся в данный момент в городе Курске у своей мамы, бомбардировала его телефонными звонками, письмами и телеграммами. Казалось, она стремилась сообщать мужу о каждом своем шаге, а скорее всего просто напоминала о себе. Мол, чтим и любим, хотя и находимся далече. Однако послания супруги не достигали нужного эффекта, напротив, раздражали нашего героя, более того, снижали некое чувство вины, которое все-таки присутствовало. «Если бы эта дуреха не потащилась к мамочке, – размышлял Шахов, – то вряд ли бы у меня возник интерес к Анюте».
Однако чекист кривил душой.
Он, не без оснований, опасался, что Анюта в одночасье покинет его, выйдет, скажем, замуж за того же американца или еще за какого-нибудь олуха. Помешать этому он не в силах. Конечно, можно пригрозить репрессиями. Но он уже использовал подобный вариант, и ничего хорошего не получилось. Более того, он испытал унижение: молодой красивый мужчина использует служебное положение, чтобы затащить в постель ветреную девицу. (Почему-то Шахов прилепил к своей возлюбленной именно это попахивающее нафталином определение.) Терять Анюту определенно не хотелось. В воображении Шахова возникли груди – два маленьких упругих воздушных шарика, тонкая талия танцовщицы, стройные ноги с узкими лодыжками… Хороша девка, ничего не скажешь! Он тут же вспомнил свою плоскогрудую, плоскозадую, рыжеволосую супругу, ее манерные, насквозь фальшивые речи о духовном единении, о нравственной гармонии, которая превыше низменных плотских утех. Вообще, физическая близость воспринималась женой Шахова как нечто вроде трудовой повинности: малоприятная, но неизбежная обязанность, с которой тем не менее нужно смириться. Даже в первые годы супружества мадам Шахова особого пыла не демонстрировала, хотя замуж вышла уже не девушкой. В чем тут причина, Шахов так и не смог разобраться. Обычно ответом на скользкие вопросы становились жалобы на женские недомогания и слезы. В худшем же случае в ход шли обвинения в невозможности понять тонкую чувствительную натуру, а также в неумении или нежелании обуздывать животную похоть. И Шахов, интеллигентный человек, винил в отсутствии нормальной интимной жизни только себя.
Несколько раз он пытался подойти к половому вопросу с марксистско-ленинских позиций. Подсовывал жене затрепанную книгу Александры Коллонтай «Любовь пчел трудовых», издания двадцать третьего года, с подчеркнутыми местами, где утверждалось, что без раскрепощения интимной жизни трудящихся не может свершиться всемирная пролетарская революция. Однако осведомленная супруга возражала, говоря, что, возможно, Коллонтай и видная партийка, но в личной жизни она вела себя как панельная шлюха, спала с кем попало и меняла мужей как перчатки. И Шахов знал, что в ее словах имелась определенная доля истины.
Впрочем, дело, конечно же, не в Александре Михайловне. Просто его супруга была слеплена из совсем другого теста. Не из сдобного да духовитого, а из прокисшей опары. То ли дело – Анюта!
«Развестись, что ли, со своей благоверной, – тоскливо размышлял Шахов, – да жениться на гражданке Авдеевой назло мировому империализму в лице американца Джона Смита? Но сын? С ним-то как быть?»
Свою кровиночку Шахов любил. Мальчик был рыжеват, в мать, и такой же болезненный. В Соцгороде он почти все время сидел дома. На будущий год ему предстояло идти в первый класс, и это было еще одним камнем преткновения в спорах с супругой. Она считала, что народное образование в Соцгороде поставлено из рук вон плохо и мальчик должен учиться не иначе как в столице. Шахов только плечами пожимал.
Так сидел он в своем кабинете, предаваясь тяжелым думам, когда зазвонил внутренний телефон и начальник оперативной части лейтенант Федотов попросил разрешения войти.
– Что нового? – поздоровавшись, поинтересовался Шахов. Он всегда старался вопросом опередить подчиненных.
– Новости не совсем приятные, товарищ начальник горотдела, – официально начал Федотов.
– А что такое?
– Все проклятый Шанхай. Второй наш человек там пропадает.
– То есть как?!
– Несколько дней назад я вам докладывал о неблагополучной обстановке в этом поселке. Помните?
– Естественно, помню! – строго ответствовал Шахов. Он не любил, когда подвергали сомнению какие- либо его человеческие качества, например память.
– Вначале неизвестно куда исчез тамошний участковый милиционер Хохлов – отличный, между прочим, служака, хотя и довольно вздорная личность.
– Я его прекрасно знаю, – отозвался Шахов. – Дальше?
– В качестве секретного агента с целью разобраться в происходящем туда послали сотрудника уголовного розыска Родюкова под видом точильщика ножей.
– Так.
– Три дня назад Родюков найден в бессознательном состоянии и доставлен в городскую больницу на Ежовке.
– Избит?..
– В том-то и дело, что нет. Острая анемия – другими словами, потеря крови.
