собственно, принадлежала отрезанная голова, так и не удалось выяснить. Поговаривали о страшном. Будто для начинки пирожков, коими торговали на базаре безобразные, похожие на ведьм старухи, шло, кроме требухи, не только кошачье и собачье мясо, но и человечинка. Много странных и зловещих событий случалось в Шанхае.
Посреди самостийного поселка стояла не то землянка, не то времянка: крошечный глинобитный домик на одну комнатку плюс кухонька, она же – сени. Пол в домике тоже глиняный, застелен пестрыми лоскутными половиками. Остальное его убранство было и вовсе немудрящим. Две железные кровати, стол, небольшой самодельный шкафчик для снеди и кое-какой посуды, такая же самодельная этажерка, на которой стояли несколько книг, небольшое мутное зеркало и некий флакон, ранее, видимо, наполненный одеколоном, а ныне пустой. В углу висел темный образ, на котором, если присмотреться, можно было различить лик Николы Мирликийского. Подслеповатое оконце, находившееся почти вровень с землей, выходило на огородик площадью в одну сотку, на котором, кроме немудреных овощей вроде лука и чахлых помидоров, росла молодая яблоня-дичок. В хижине обитали два старичка именно из «бывших». О каждом из них придется рассказать отдельно, поскольку они – непосредственные участники нашего повествования.
Первого некогда пышно величали Алексей Габриэлович Фужерон-Делавинь (именно так, ни больше ни меньше). Происходил он из обрусевших французов и в недалеком прошлом был грозой нэпманов – контролером финансового отдела в Ленинграде. Но это, так сказать, было лишь видимой стороной. Истинным же его призванием, даже смыслом жизни являлся оккультизм. Алексей Габриэлович возглавлял «Орден рыцарей Святого Грааля» и именовался в среде посвященных Учителем. Он возводил свой род к дому герцогов Анжуйских и считался ревнителем средневековых рыцарских традиций. Летом 1926 года чекисты арестовали потомка герцогов, всех его сподвижников и привезли в Большой дом на Литейном[6].
На допросах Алексей Габриэлович своей вины перед советской властью не признавал, объясняя создание и деятельность ордена исключительно интересом к культуре европейского Средневековья и своей литературной деятельностью. Той же версии придерживались и остальные рыцари. Однако чекисты, несмотря на отсутствие доказательств, признали «Орден рыцарей Святого Грааля» организацией нелегальной и антисоветской, а посему по окончании следствия члены организации были осуждены по статье 58-5 УК РСФСР.
Фужерон-Делавинь получил десять лет лагерей и отправился на Северный Урал. Однако, отсидев половину срока, он был освобожден за примерное поведение и ударный труд. В справке об освобождении он уже именовался Алексеем Гавриловичем Фужеровым. Способствовал обрусению небольшой подарочек лагерному писарю.
Здраво рассудив, что лучше укоротить фамилию, чем жизнь, рыцарь Святого Грааля решил затеряться в гуще строителей социализма. С этой целью в начале тридцатых он приехал в Соцгород, поселился на Шанхае и устроился счетоводом в банно-прачечное хозяйство.
Вместе с Алексеем Гавриловичем на той же жилплощади проживал и другой страстотерпец, бывший потомственный дворянин, а ныне сторож детского сада № 23 Константин Георгиевич Рысаков. Некогда, задолго до революции, Рысаков служил в лейб-гвардейском кавалергардском полку, но после некой темной истории, о которой он не любил распространяться, оставил полк. Суть же темной истории в нескольких словах состояла в следующем. За карточным столом он был уличен в передергивании. Офицерский суд чести постановил не подавать поручику Рысакову руки. В результате поручик был вынужден уйти в отставку. Крах военной карьеры не слишком обескуражил бывшего кавалергарда. Он стал жить в свое удовольствие, поскольку являлся весьма состоятельным человеком. Основной его страстью являлась игра. Рысаков играл во что угодно: в карты, в рулетку, на бегах… Со временем состояние иссякло, а с ним иссякла и возможность посещать Баден-Баден, Монте-Карло, и Константин Георгиевич превратился в обыкновенного шулера, известного в определенных кругах под кличками дядя Костя и Улан. Дядя Костя бывал не раз бит, а однажды на Волге его даже выбросили с парохода в набежавшую волну.
Все бы хорошо, но, на беду шулера, случилась революция. Большевики карточные игры не поощряли, а представители белого движения по причине крайней ожесточенности могли не просто побить, а всадить пулю в лоб. Нервы у дяди Кости совсем истрепались. Отличавшая его сила воли тоже куда-то исчезла. Влекомый всеобщей паникой, он очутился во врангелевском Крыму, а потом и в Константинополе.
Эмигрантские волны оказались значительно круче волжских. Там, коли выплывешь, все равно окажешься на родном берегу, а тут – все чужое. В Турции азартные игры находились под запретом, а посему отсутствовали игорные дома. Со своим же братом эмигрантом играть было невозможно по причине отсутствия средств. Возникла необходимость менять профессию. Дядя Костя так и поступил. Кем он только не был! Состоял в греческом похоронном бюро в качестве мортуса[7], торговал арбузами и дынями, варил халву, служил полотером… Вскоре он уехал из Турции сначала в Югославию, а оттуда в Болгарию. Но и тут удача ему не сопутствовала. В конце концов вместе с неким сотоварищем по прежней шулерской жизни, случайно встреченным в Пловдиве, он решил отправиться на Ближний Восток, а именно в Багдад, где в ту пору стояли английские оккупационные войска и можно было неплохо поживиться на игре. Так, во всяком случае, уверял товарищ. Однако по прибытии в Багдад их моментально арестовали по причине отсутствия виз. В тамошней каталажке оба были крепко избиты, отчего товарищ, обладавший хрупким здоровьем, скоропостижно скончался, и полиция, опасаясь разбирательства, срочно переправила дядю Костю через иранскую границу. В Тегеране нравы оказались еще круче, чем в Багдаде. Визы нет, денег нет – и жизни нет. Дядя Костя совершенно случайно, поставив на кон золотой нательный крестик – единственную ценную вещь, которая у него оставалась, – выиграл в покер у английского купчины два фунта. За один фунт он купил себе загранпаспорт на имя какого-то армянина, подданного СССР, а на остальные деньги еды и билет на пароход, курсировавший от Бендер-Шаха до Баку. Пограничный контроль он прошел без проблем, однако прекрасно понимал, что выдавать себя за Тиграна Азаряна в городе, где каждый второй житель – армянин, крайне опасно. Поэтому подозрительный документ он выбросил. Поболтавшись с неделю по Баку, он сумел разжиться кое-какими деньжонками, опять же благодаря ловкости рук, затем явился в отделение милиции, где, сообщив, что он, командированный из Москвы Константин Георгиевич Рысаков, потерял свои документы, за мзду получил справку, удостоверяющую личность.
Пару лет он колесил по стране, занимаясь привычным промыслом, но работать становилось все труднее. Несколько раз его забирала милиция, и после небольшой отсидки он решил завязать с прошлым по причине преклонных лет и осесть где-нибудь в тихой заводи.
На дворе стоял тридцать первый год. Вся Россия, взбаламученная коллективизацией и индустриализацией, казалось, сдвинулась с исконных мест и устремилась неведомо куда. Дяде Косте было не привыкать. Очередная волна жизни прибила его к Соцгороду, месту, по мнению дяди Кости, вполне для него подходящему. С тех пор он и обитал на главной стройке пятилетки, служил сторожем, время от времени поигрывал в картишки, исключительно для того, чтобы не потерять квалификации, и был весьма уважаем местными фармазонами и щипачами. С Фужеровым он случайно познакомился пару лет назад, вначале сдал ему угол, а после, почуяв родственную душу, предложил совместное проживание и ведение хозяйства.
Оба старика как нельзя лучше подходили друг к другу. И тот и другой по натуре прожженные авантюристы, прошли, что называется, огонь, воду и медные трубы, но если Фужеров оставался идеалистом и, по сути, глубоко религиозным человеком, то Рысаков не верил ни в бога, ни в черта, став после бурной жизни совершеннейшим пессимистом и циником. Именно соприкосновение двух полярных взглядов на жизнь, постоянные споры на эту тему поддерживали их странный альянс и не давали наскучить друг другу.
– Выходной сегодня, по-старому воскресенье, – громко сообщил потомок герцогов Анжуйских. В этот момент он стоял на кухне и чистил картошку. – Раньше в это бы время народ с заутрени возвращался.
– Так то раньше, – отозвался дядя Костя. Он лежал поверх незастеленной постели и читал вчерашнюю газету. В сообществе существовало разделение труда. Готовил исключительно Фужеров, а уборкой занимался его компаньон. – Да к тому же вы, куманек (дядя Костя постоянно величал Фужерова куманьком), – католик.
– Какая разница: католик, православный… Ведь христианин же. Я и православные храмы люблю посещать…
