вежливого поведения со своей подчиненной у Романа Михайловича было несколько причин. Во-первых, та самая пресловутая красота. Отставной разведчик и мысли не допускал, что человек с заурядной, среднестатистической внешностью может заинтересовать такую красавицу, как Вера. Во-вторых, разница в возрасте. С его точки зрения, она была огромна. Он себя чувствовал если не отцом, то, по крайней мере, старшим братом, наставником по отношению к Вере. А в любовных отношениях он всегда предпочитал равенство. И в-третьих. Он настолько высоко ценил безоглядную преданность Веры их совершенно секретной организации и ее высочайший профессионализм, что, даже если когда-то по околице его сознания и пробегала нескромная мыслишка, стараясь запустить в действие механизм химии любви, он, стремясь сохранить существующее равновесие, тут же натравливал на нее злобных псов самодисциплины. А нынче, когда им приходилось почти сутки напролет проводить вместе, Роману Михайловичу все чаще приходилось прибегать к помощи этих верных слуг самоконтроля.
Вера сходила в ванную за тоником и теперь, поглядывая на экран монитора, тщательно удаляла с лица надоевший грим. Камеры транслировали на экран изображение двух ее подопечных. За Валентином Сафоновым в принципе можно было бы уже и не приглядывать. Он просто спал. Спал, как все обычные люди. У него уже все было в порядке. После возвращения Вера, опасаясь за его здоровье вообще и состояние разума в частности, продержала Валентина пять дней в искусственной коме. Он был еще очень слаб, с ним, конечно, придется повозиться, но самое страшное уже позади. Последний выход в слиперский полет останется для него без последствий. Он даже через некоторое время сможет продолжать работу, если захочет, конечно. Все-таки последнее задание чуть было не стало для него роковым. Ценой огромных усилий ему тогда удалось отбиться и вернуться в свое тело.
После возвращения Валентина с задания у Лобова возникли опасения, что вслед за ним мог проникнуть вражеский соглядатай, поэтому они, бросив свою лабораторию и погрузив в реанимобиль слипера, в пожарном порядке перебрались на запасную базу. Там пробыли семь дней. За это время Лобов проверил и физически, и ментально основную базу. Там так никто и не появился. Следовательно, Валентин за собой не привел «хвоста». Они вернулись в свою лабораторию на «Микродвигателе».
Ракитин же пребывал в полете. Он находился в этом состоянии уже девятые сутки. Такого в их с Лобовым практике еще не бывало. Обычно сон слипера продолжался несколько часов, максимум сутки. Но и задание у Саши было весьма необычным. Суть его Лобов сформулировал для Ракитина после долгого разговора с уже пришедшим в себя Валентином и нескольких уточняющих полетов Нины Федоровны.
Лобов с чего-то взял, что главные их противники живут не только сейчас, но и в прошлом, причем в прошлом они должны быть уязвимее, чем в настоящем. А поскольку в духовно-нематериальном мире прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно, то можно попытаться нанести удар негодяям- заговорщикам лет эдак за семьсот-восемьсот от настоящего момента, воспользовавшись их тогдашней относительной слабостью. Лобов настойчиво пытался донести до Веры теорию этого вопроса, но она, пропустив большую часть услышанного мимо ушей, попросила оставить ее в покое. Ее рациональная женская сущность буквально протестовала против любых попыток подвести теоретическую базу под эти чудеса в решете. Ей, собственно, и практических чудес за глаза достаточно. Не хватало еще думать над тем, почему именно они происходят. И так ум за разум заходит. Рассказать кому, чем они на работе занимаются, — не поверят. А если поверят, то сразу в дурку определят, а то и еще куда-нибудь похлеще.
Методики отправки слиперов в прошлое у них не было никакой. Так вот, Лобов выдвинул гипотезу, что если слипер перед выполнением задания установит контакт с неким материальным объектом древнего происхождения, то при выходе в мир духовно-нематериальный он сможет использовать этот объект как якорь. И сумеет перенестись во время, когда этот объект был создан. А дальше — по обстоятельствам. Надо найти подходящего носителя, встроиться в него и взять под контроль его разум. Поскольку Валентин был еще очень слаб и не мог работать, отрабатывать методику путешествия в прошлое Лобов решил с Ракитиным.
«Микродвигатель» находился на территории древнего Старо-Симонова монастыря. Удивительно, но судьба пощадила монастырский собор Рождества Пресвятой Богородицы, построенный в конце XIV века. Как большевики его не взорвали, оставив на заводской территории, одному Богу известно. Вот в этот-то собор Лобов и водил Ракитина перед выходом на задание «якорь забрасывать».
Вера вновь зевнула. Почти четыре утра — самое тяжелое время. Отдежурив вчерашнюю ночь, она, сжалившись над Романом Михайловичем, предложила сегодня подменить его на пару часов. Он обрадовался: «Ой, спасибо, Верочка», — и тут же завалился спать. И дрыхнет до сих пор без всяких зазрений совести. Ну не будить же его. Ох и эксплуатируют же мужики русских баб, пользуясь их безотказностью и природным человеколюбием.
Валентин повернулся с бока на живот. Все жизненные показатели в норме, как и должно быть у нормально спящего человека. А вот Ракитин лежит неподвижно на спине, уставившись закрытыми глазами в потолок. Датчики, фиксирующие движение, выдают на монитор сплошные ровные линии. Все показатели близки к нулю, и лишь энцефалограмма бушует, как у человека, ведущего интенсивную интеллектуальную деятельность. Все правильно. Он и ведет там активную жизнь. И так уже девять суток. Только энцефалограмма и свидетельствует, что он жив и просто спит, а не превратился в овощ. Лобов не знал, сколько может продлиться первый слиперский полет Ракитина. И задание трудное, необычное, и Ракитин неопытен. Всяких тревог и опасений был целый ворох. Вплоть до того, что Ракитин может потеряться при возвращении, несмотря на ментальный якорь — церковь Рождества Богородицы. Это было бы катастрофой, более того, это было бы настолько ужасно, что даже думать об этом не хотелось. Как бы то ни было, их круглосуточные бдения с Лобовым продолжались, и конца им не было видно.
Вера отложила в сторону тампон и взялась за мышь. Ей показалось или нет? Кажется, Ракитин едва заметно шевельнул рукой. Так и есть, вот небольшой всплеск на диаграмме. Она вернулась в режим реального времени. Еще один всплеск, на этот раз с большей амплитудой.
— Роман Михайлович! — инстинктивно закричала она, но, вспомнив, что у них в лаборатории отличная звукоизоляция, нажала кнопку звонка, проведенного в комнату отдыха.
Оставив свой пост, Вера бросилась в бокс к Ракитину. Включила верхний свет, у Ракитина дернулись веки, и он зашевелил ногами. Только успела подумать: «Он уже здесь», — как в бокс влетел заспанный, всклоченный, полуодетый Лобов и тут же укорил:
— Ну что же вы, Вера, почему не разбудили меня раньше?
«Это тебе вместо благодарности, дуреха», — мысленно пожалела она себя. Но особо времени на жалость не оставалось. Надо было работать. Лобов уже начал:
— Саша, это я, Роман Михайлович Лобов. Ты слышишь меня? — Ракитин с силой несколько раз сжал веки. Контакт установлен. — Саша, я сейчас начну считать до десяти. На счет «десять» ты проснешься и откроешь глаза. Один, два…
Вера контролировала показатели. Пульс растет, давление растет, а энцефалограмма, наоборот, стабилизировалась. Человек спит. Просто спит, но вот-вот проснется.
— Десять…
Ракитин открыл глаза, перевел взгляд с Веры на Лобова, потом обратно.
— Где я?
Нехороший вопрос. Если в ближайшие несколько секунд ситуация не прояснится, придется вводить его в кому.
— Саша, я — Вера, а это — Роман Михайлович. Мы находимся в Москве, на «Микродвигателе», в лаборатории, рядом с церковью Рождества Богородицы. Ты вернулся из слиперского полета.
В его глазах загорелся задорный огонек узнавания.
— Вера, Роман Михайлович… Так это… двадцать первый век? Точно?
— Да, да, Саша, это двадцать первый век. Ты вернулся домой, — вступил в разговор Роман Михайлович.
— Ух ты черт! — радостно выдохнул Сашка и сделал попытку сесть. — Наконец-то!
— Лежи, лежи… — Удержала его Вера. — Не торопись, последим за твоим физическим состоянием.
Энцефалограмма прыгает, но это и понятно. Пульс бешеный, давление критическое. Одно хорошо — похоже, уже стабилизировалось.
