неописуемая!
— Не за взгляд, Федор, — покачала та головой. — Если покупатель подойдет, да вместо тебя сам твой товар нахваливать начнет, неужто ты цены не поднимешь?
— Так-то оно так, да я не товар превозношу, а красоту твою…
— Так и я не набавляю, а лишь грожусь! А могу, если не прекратишь мне зубы заговаривать!
— Ну, хватит, Федька, — вмешался Кузьма, слушавший перебранку с насупившимися бровями. — Ты, девица…
— Баба я, Кузьма, давно уже баба вдовая, правильно ты меня назвал недавно…
— Будь, по-твоему, Улина, баба так баба. Какая цена твоя? Не для торга, а по какой отдашь? Иначе развернемся и уйдем. И на прибыток свой плюнем…
— На прибыток ты свой не плюнешь, купец, — замотала головой черемиска. — Разве что припечет тебя сильно… Но цену скажу. По дюжине кун с котлов скину от моей цены, по десять с горшков и по пять со сковород. Таков мой сказ.
Федор пододвинулся к Кузьме и скороговоркой нашептал ему конечную стоимость каждого покупаемого изделия. Тот поморщился и продолжил торг:
— Еще по десятку кун скинь с каждой вещи, красна дев… Улина, и по рукам ударим.
— Лишь по пяти могу, а со сковород только по три. Но ты заберешь весь мой товар, так?
— Заберу, слово даю. А Петр пусть уж у меня покупает, — хмыкнул Кузьма в бороду.
— Вот моя в том рука, купец. — Узкая ладошка утонула в лапе торгового гостя, вызывая гул одобрения со стороны окружающей толпы.
— Так, насчет погрузки… Сколь товара мы взяли, Федька? А то мне надобно сукно свое переложить для устойчивости.
— Дык… Так покидаешь, откель ему много быть? Хоть и грозилась мне она половину ушкуя загрузить, так если на двоих делить…
— Делить, делить… — передразнил Кузьма своего напарника, тряся бородой. — Федька! Белены ли ты объелся, не вызнав, за что торговался? Вот и имей дела с таким сиволапым… Ох, Захарий, Захарий. Ну да ладно, зарубку себе поставлю на память о твоем разумении.
— Нагнись ко мне поближе, купец, — поманила новгородца пальчиком Улина. — Ухо свое мне подставь, говорю, а то не достану я до тебя!
Черемиска приблизила свои губы к нагнувшемуся Кузьме и что-то ему прошептала. Тот недоуменно отшатнулся и попросил повторить еще раз. Однако та в ответ притворно надула губки и раскинула руки, созывая начавшую было расходиться толпу.
— Эгей, люди честные, купец-то не верит моему счету! — Улина полезла за сапожок и достала оттуда выглаженный кусочек бересты. — Читай, коли умеешь. Тут все написано про товар ваш. Чего, где и сколько. Добрые люди помогли, сама-то я письму не обучена.
— Э… да не наше это письмо, хоть и похоже чем-то, — помотал головой Кузьма, который некоторое время честно пытался разглядывать вырезанные знаки, но потом отдал бересту обратно. — Это где ж ты такого грамотея нашла, что совсем невнятные резы нанес? Небось и заплатила ему? А, девонька?
— Тетка Улина, дайте мне, — вперед протиснулся паренек с огненной шевелюрой и протянул руку за записью товара.
— Э, Вышата?
— Он самый, я давно тут стою, а на бересте сам писал.
— От какой умелец выискался, — начал похихикивать Кузьма со вторившим ему Федором.
— Вместе посмеемся, дайте срок, — пробурчал Рыжий и начал зачитывать список: — Котлы большие. Всего двести восемьдесят штук, котлы…
Смех мгновенно прекратился, и Кузьма хищно подобрался:
— Сколь, говоришь, по счету котлов?
— Две сотни и еще восемь десятков, чего непонятно-то?
— Ты, малец, не дорос еще, дабы возмущение свое проявлять при старших. — Рука Кузьмы выпросталась из суконной однорядки,[8] накинутой прямо на доспех, чтобы дать затрещину пацану, но тот успел юркнуть за спину черемиски.
— Погодь, Кузьма, моих мальцов обижать, — начала та недовольно поднимать голову.
— Какой он твой, если ты даже имени его не знала?!
— Какая разница — все равно мой! По делу говори, там ведь мелкого товара не меньше, чем котлов этих будет. Да и приблизительную цену я тебе назвала, или ты опять скажешь, что не расслышал?
— Кхе, — крякнул Кузьма, озадаченно хватаясь за бороду. — Ты вот что, девонька, не позорь меня перед честным людом…
— И ты не обессудь за настойчивость мою. В стороне потолкуем? — Улина пробралась через расступившуюся толпу и пошла в сторону от торга, увлекая за собой обоих купцов. Вырвавшись вперед, черемиска пружинистым шагом достигла середины пажити и остановилась перевести дух. Сердце забилось в груди в диссонанс с дыханием: каждое старалось перегнать друг друга в стремительном жизненном забеге, качая кровь по жилам и наполняя ее кислородом… Не выдержав паузы, Улина опять продолжила движение, неспешно продвигаясь к кромке леса. Постепенно взбудораженный организм успокоился, и к тому моменту, когда ее догнали купцы, лишь розовый румянец выдавал ее переживания.
— Моя оплошка, да еще какая… — прервал свою перебранку с Федором Кузьма и с возмущением добавил: — У нас, если мы сложимся с Федькой, столько монет все одно не будет. Захарий на сукно почти все серебро пустил… Разве что им возьмете? Нет? Даже если с мошной Якуна считать, то малости не хватит! Да откель столько монет у кугуза вашего, а? Он же в нищете сидит и даже без мехов! Ах ты, вот он куда их пустил, а мы-то гадали…
— Да ты не переживай, Кузьма, сговоримся мы о нехватке твоей, — промурлыкала черемиска. — От чего откажешься, то Петру пойдет. Если возьмет он по такой цене, конечно… Остальное тебе в долг запишем. Все честь по чести, на бумаге.
— Ишь ты, на бумаге… А не боишься, девонька? Законы у нас свои, моему слову поверят быстрее, чем расписке этой!
— Вчера обманул — сегодня не поверят, Кузьма. Да и вои твои — разве не видоки?
— Это мои люди, — брякнул Кузьма и напрягся, ожегшись о взгляд Федора. — Все в одном деле, Федька… Да я не о том, девонька.
— И я не о том. В следующем году приходи сызнова — будет тебе товар, с которым не стыдно в тот же Готланд пойти. И опять же в долг часть дадим.
— Да и с этим вроде незазорно идти…
— На твое усмотрение, купец. — Улина с вызовом посмотрела на Кузьму. — Но условия у нас будут для тебя на этот счет, если придешь… скажем, в начале лета.
— Это какие же? — Хмурый взгляд новгородца говорил сам за себя.
— Не бойся, тебе не в убыток будут, а какие… Точно я и сама про то не знаю. Сам воевода местный с тобой говорить будет, а то и кугуз ветлужский. Не согласишься — никто тебя не приневолит, возьмешь лишь то, что укупишь. А согласишься — в скором времени в золотую сотню новгородскую войдешь.
— Это не тебе судить… гхм.
— Я и не сужу, купец, мое дело — слова тебе эти передать. От кого — не спрашивай… И так понятно. Тебя все это тоже касается, Федор. Да и приведете кого-нибудь с собой — серчать на вас не будем. Лишь бы торговать шли, а не войной на нас.
— Кхе… Ну ладно, девонька. Спаси тебя бог, э… боги твои. Не дала лицом в грязь упасть перед воями моими. Когда товар ждать?
— Свозить сей же миг начнут, а часа через три после полудня остаток доставят, тогда и расплатишься… — выдохнула Улина и тут же добавила, увидев в глазах купца невысказанный вопрос о такой задержке: — В лесу скрытно лежит наш товар, думали его следующей весной по Оке развозить.
— Еще к тебе дело, девонька, — помялся Кузьма. — Стыдно мне самому к Петру идти. Предупреждал он, дабы не совались мы куда не следует, однако молодой отрок Захария с дружками, ну… полезли куда-то без спроса. Тех привели, а этот запропастился куда-то. Уж выведай — не случилось ли с ним чего?
— Так вестник поутру прибегал, купец. С мальцами местными он в мяч играет. Не спрашивай — сама
