А ушкуйники тем временем уходили все выше по течению безымянного притока Вола. Почти с самых своих низовьев он не отличался полноводностью, и купцам, скорее всего, придется тащить свои суда на веревках, идя по берегу. Однако в людях у них недостатка не было, и к вечеру они уже должны будут достигнуть мерян. Там ночь отдыха, а к концу следующего дня новгородцы станут стоянкой около столь желанной Унжи. В отличие от местных жителей, у сводного отряда ветлужцев и черемисов времени было полно — конец короткого осеннего дня и долгая ночь, наполненная непроглядной темнотой и холодным дождем.
— Ну что же, — подвел итог общих размышлений Гондыр. — Пусть малец бежит во всю прыть за своими соседями, а мы утром попробуем задержать новгородцев на волоке, ожидая прихода подмоги. Похоже, наша крохотная месть превращается во что-то другое… Чую, что мы добровольно суем голову в пасть медведю.
Несильный толчок вывел ушкуй из равновесия, и тот опасно накренился на борт, вызвав целый шквал бранных слов, источаемых кем-то из новгородских ратников:
— Ты, собака облезлая, куда правишь?! А ну-ка бери четверку своих дохлых кляч под уздцы и выводи их на торную дорогу!
Слова явно подкреплялись жестами, потому что сразу же послышался топот ног и негромкая ругань, явно адресованная испугавшимся чего-то лошадям. Однако ратнику показалось, что непонятные бранные слова были направлены против него, и ворчание мерянина было прервано звуком банальной зуботычины. После этого вокруг воцарилось молчание, а ушкуй вернулся в прежнее положение и стал мерно покачиваться на кочках, влекомый на повозке по узкой лесной дороге.
Тем не менее сон был прерван, и Захарий сладостно потянулся, разгоняя его остатки. Настроение было прекрасное, и пока ничто не предвещало каких-либо проблем. Даже солнце начало проглядывать сквозь пелену туч, окончательно рассеяв тяжелые предчувствия, тяжким бременем лежащие на сердце последние дни. Первые ночные заморозки, сковавшие землю, позволяли лошадям легко тащить массивные повозки вместе со взгроможденными на них ушкуями, несмотря на то что дорога оставляла желать лучшего. Однако процессию впереди возглавляла целая толпа бездельников, пригнанная из черемисского и мерянского селищ, так что за расчистку волока от молодой поросли березок и настил мостков над небольшими ручьями можно было не беспокоиться. Новгородский купец зевнул и плотнее закутался в овчинный полушубок, удобнее устраиваясь среди мягкой рухляди, набросанной на носу судна. Несмотря на то что дремота куда-то ушла, бессонная ночь давала о себе знать давящей усталостью, так что можно было немного поваляться и подождать, когда морозный воздух окончательно прочистит застоявшиеся мысли. А как же иначе? Его трудов к успешному переходу было приложено немало, и теперь он мог позволить себе роскошь отдохнуть на волоке, а с мелкими проблемами и Федька с Кузьмой справятся.
Успокоив себя такими мыслями, Захарий заложил руки за голову и принялся вспоминать вчерашний день, наполненный нервозностью и суетой. Ему почему-то показалось, что он упустил что-то важное, но сосредоточиться на этом ему не дала беседа двух ратников, которые только что сменились в дозоре и теперь чесали языками, сопровождая медленно ползущий по дороге ушкуй. Свое начальство и вчерашнюю погоду они костерили, вышагивая рядом с местом отдыха купца, так что разговор был слышен отчетливо. Захарий вначале хотел на них цыкнуть, но, уловив, что речь перешла на недавние события, решил прислушаться к не подозревающим о его присутствии новгородцам.
— Ты цего, Звяга? — возмутился густой цокающий голос, принадлежащий кому-то из ратников Якуна. — Какое уж там зажитье[114] у нищих церемисов? Брехня это! Какой шильник[115] тебе это наплел? И почему именно из-за нас мы ныне тащимся по этим неудобьям?
— Сестрич[116] на ухо нашептал, — по тянущемуся напевному говору Захарий тут же признал одного из людей Кузьмы. — А он брехать не будет, ты же знаешь. Когда купцы наши узрели, что Якун твой натворил и стали на него криком кричать, то Бажен как раз за их спинами стоял. Он все до словечка слышал…
— Злые наветы это! Полтри[117] куны на каждого, да шесть сотен беличьих шкурок навара на всех, а ты заладил — барыш, барыш! Одна морока с таким зажитьем, прав был твой Кузьма! Не надо было соваться в эту весь, да разве Якуна уговоришь? Вот пришлют церемисы взметную грамотку[118] в Новгород, и попадет нам всем от посадника!
— Тю! Да не попадет, разве пожурят чуть! Да и сомневаюсь, что их кугуз грамоте хоть немного разумеет… — Смешливый голос Звяги развеял все сомнения собеседника, но тут же отпустил в его сторону ехидное замечание: — Зато какой полон ведете! Местная водица как раз сгодится, дабы густую кровушку вашего Славенского конца чуток разбавить… Может, и буесть[119] ваша тогда поутихнет, а то уже совсем распоясались! Того и гляди, Якун на каждого встречного зверем кидаться будет!
— Полон… — Даже по интонациям можно было понять, что говорившего перекосило от воспоминаний. — Больше злобу на селении вымещали, чем холопов себе набирали… Звяга, замолви за меня словечко перед Кузьмой, а?
— Словечко? Был бы ты с Людина конца, так никто слова поперек не сказал бы. У нас же почти все с одной улицы…
— Да какая разница, что ты кривич, а я словен? Давно уже такое деление быльем поросло! Мы — новгородцы, и весь сказ! Ну, замолвишь? А я еще шестерых с собой приведу… Отвернулась удача от Якуна, вот те крест! А Федька бахвалился, что товар ветлужский он может в два раза дороже готландцам отдать, а по весне так и вовсе немалую прибыль получить. Сюда, мол, только надо сброд всякий привезти, за который переяславцы обещались чугунки свои по дешевке отдать. Как мыслишь, не лжа это?
— Сам же крест целовал, дабы на торгу слова их выкрикивать про то, что созывают они поселенцев, — удивился Звяга. — Или запамятовал?
— Раз целовал, то и выкрикну, не убудет меня. Только для чего им эта шелупонь, а?
— Холопы им нужны для работных дел, вот и весь сказ. А сил пока нет, дабы церемисов к рукам прибрать. Ты лучше вот в чем признайся… Не удача наша тебя манит, а ветлужцы пугают, которые по вашим следам идут, так?
За бортом ушкуя воцарилось недолгое молчание, закончившееся категоричным ответом:
— Нет, не пугают. Чего этих неумех бояться? Но рисковать своей шкурой, дабы ублажать Якуна, я больше не намерен. Пусть сам за свои деяния отвечает. Хватило мне, до сих пор руку ломит и сукровица сочится. Лишь бы Кузьма или Захарий добро дали, а самого Якуна мы уже предупредили. Сверкнул глазами, но меч из ножен не потащил и отпустил с миром, потому как налегке идет и ни шиша нам заплатить не может. А пустыми обещаниями у него наши семьи кормить не получится.
— Добре, Осип, — наконец назвал собеседника по имени Звяга. — До того времени, как начнем грузить товар из волочуг обратно в ушкуи, я постараюсь с Кузьмой потолковать…
Неожиданно продвижение по волоку замедлилось, и впереди раздалась громкая ругань, сопровождаемая резкими командами. Беседующие ратники чертыхнулись и побежали вперед, причем один из них потянул из-за плеча лук. Тут же вскочивший над бортом ушкуя Захарий увидел лишь их спины, которые тут же скрылись за близлежащим поворотом. Перебросив себя за борт, купец оттолкнул замешкавшегося мерянина и проскользнул следом за ними, не обращая внимания на толчею других новгородцев, пытающихся найти источник опасности вокруг торгового каравана. Через минуту он уже был в начале колонны и удручающе рассматривал свежие завалы из срубленных деревьев, наваленные на тропу крест-накрест. Но представшая перед ним картина огорчала не этим. В конце концов, людей было достаточно, чтобы разгрести и более массивные нагромождения. Проблема была в небольшом костерке, разложенном на полянке рядом с проходящей мимо нее дорогой, около которого пристроился знакомый отяк на пару с черемисом, по очереди хлебающие из котелка какое-то аппетитное варево. Сами по себе они не представляли опасности: даже их мечи и кольчужные рукавицы лежали немного в стороне, небрежно брошенные под кустами орешника. Однако подбежавший Кузьма сначала молча кивнул вдоль тропы, где за деревьями поблескивали полукруглые шлемы ветлужцев, а потом указал рукой назад. Там, за спинами своих людей молча бесился Якун, вышагивая рядом с окруженной новгородцами толпой пленников.
— Дозор проспал? — негромко поинтересовался Захарий у своего товарища.
