пытаясь очистить их от липкого жира.
– Это не сработает, – сказал он. – Это не может сработать. Это никогда не сработает. Нет никакого способа, чтобы это могло сработать.
– Это сработает.
– А если кто-нибудь засечет мое время на плотине, то контролер на тридцатом километре позднее подсчитает и поймет, что здесь что-то подстроено. Вы, видно, рехнулись, док, ваша тыква совсем не варит.
– Вот это и подводит нас к истинной прелести плана. Контролер на тридцатом километре – я.
Спэйн перестал ходить и посмотрел на доктора.
– Вы?!
– Я. – Дюлотт снова принялся чертить линию на карте. – Вы окажетесь минут через десять – пятнадцать впереди основной группы и, выбросив велосипед, сможете посидеть минуток пять и восстановить дыхание.
– Я ненавижу сидеть.
– Ну, тогда погуляете. Трасса выходит из леса вот здесь, недалеко от ярмарочной площади. Бегите рысью весь остаток пути так быстро, как только сможете. Будете бежать по шоссе, а люди по его сторонам станут приветствовать вас. Финишную ленточку разорвете вот здесь, – доктор торжествующе постучал по карте, – в нижней части Саттертона. Новый чемпион мазэрлодского марафона, показавший время всего лишь на несколько минут хуже мирового рекорда. Удивительный подъем жизненных сил, достигнутый благодаря новейшей продукции «Джог-Теха».
Спэйн снова погрузился в кресло и внимательно смотрел, как доктор вытаскивает из ящика письменного стола образцы продукции: пару ребристых резиновых чашечек для пяток, предохраняющих от ушибов и помогающих преодолевать подъем, цифровые часы-шагомеры, фирменный ремень «Джог-Теха», микроэлектронный пульсометр, регистрирующий частоту пульса, кровяное давление, температуру и электролитический баланс.
– Это последняя новинка, – сказал Дюлотт о пульсометре, – занятная вещичка, тянет на четыреста баксов.
– Но я не могу тащить на себе всю эту чепуху! – запротестовал Спэйн. – Это весит, должно быть, килограмма четыре!
– Чуть больше четырехсот граммов. Сможете. А после забега скажете, что ваш спортивный подвиг – результат того, что вы могли постоянно следить за состоянием своего организма и на основе научных данных приспособить ритм бега к максимально достижимому вами напряжению сил. Конечно, вы также скажете, что вы тренировались на нашем домашнем тренажере – это еще одна штучка на четыреста долларов, – и заодно пили наш овощно-витаминно-миндальный напиток.
Бегун с отвращением приподнял верхнюю губу и отвернулся.
– Меня от этого тошнит, – сказал он.
– Ничего, зато сделаем умопомрачительные деньги. Подпишите вот здесь.
Спустя полчаса, когда контракт уже был изучен и подписан, а детали забега обговорены еще раз, мужчины пожали друг другу руки: один – сияя от радости, а другой – с несчастным видом. Дюлотт поднял бокал китайской минеральной воды в честь марафона, осушил его и почмокал губами.
– Вы просто обязаны свыкнуться с этим необычным запахом, Кент, – сказал он. – Это самая лучшая в мире моча дракона.
Перед самым обедом Герман Болен позвонил в ущелье Сьерра, и какой-то инженер из диспетчерской электростанции сообщил, что Лоуренс Джефферс еще не появлялся. Его ожидают с минуты на минуту.
– Он, должно быть, поехал в Сакраменто и забыл предупредите нас, – посетовал инженер, стараясь быть полезным.
– Вероятно, вы правы. Скажите ему, чтобы позвонил мне, как только появится.
– Конечно, скажу, мистер Болен. Я вот прямо сейчас положу записку на его стол.
Странно, подумал Болен, медленно направляясь к окнам. Не дать знать о своем местонахождении – это не похоже на Джефферса. Если бы обнаружил в дренажных галереях что-нибудь серьезное, конечно, позвонил 'бы вчера поздно вечером или же сегодня рано утром, прежде чем куда-то уйти. Поездка в Сакраменто? Да, вероятно, именно так. Или какой-нибудь назначенный визит к дантисту. Но все- таки...
Он вернулся к своему столу и уселся, соображая, не стоит ли снова позвонить на электростанцию и распорядиться, чтобы кто-нибудь сходил на плотину и поискал там Джефферса. Возможно, свалился с этого проклятого длинного марша бетонных ступеней и сломал голень или бедро так сильно, что даже не может дотащиться до одного из аварийных телефонов. Или, может быть, случился сердечный приступ, хотя внешне здоровье вроде бы крепкое. В любом случае Болен предстанет в не очень-то выгодном свете, поскольку он послал Джефферса ночью в эту темную дыру.
Ну, ну, ворчал сам на себя Болен, ты слишком уж драматизируешь ситуацию. Если бы Джефферс все еще находился внутри дамбы, кто-нибудь заметил бы там его машину. Будешь выглядеть очень глупо, если устроишь погоню за человеком, который может в любой момент беспечно и беззаботно войти в свой кабинет. И Рошек обвинит тебя в чрезмерной реакции на страхи молодого дурачка, в том, что ты отправил Джефферса искать ветра в поле, а потом снова перестраховался, устроив его розыски.
Он представил себе, как Рошек, глядя на него, говорит: «Господи Иисусе, Герман, ты что, совсем ума лишился?»
Нет, лучше подождать еще немного и попытаться не дать воображению разыграться. Ближе к концу дня, если Джефферс так и не появится на работе, он наведет несколько осторожных справок. Болен посмотрел на календарь. Днем предстояла встреча в Нижней части города в штаб-квартире Южно- калифорнийского отделения компании Эдисона по поводу проекта расширения Секвойской плотины. Если начнется долгое занудство, он найдет способ выйти и позвонить на дамбу.
Глава 11
Сидевший в одиночестве в своем кабинете Теодор Рошек закрыл глаза и потрогал виски. В первый раз за долгие годы у него разболелась голова. Неослабевающая боль пульсировала от середины лба. Он плохо спал накануне ночью в своем вашингтонском гостиничном номере. А во время полета в Лос- Анджелес самолет попал в бурную струю воздуха, почти час пришлось думать об одном: как бы самолет от тряски не рассыпался. И даже поездка в лимузине в контору сильно подействовала на нервы. Отчасти из-за заторов на Харборской автостраде, а отчасти потому, что шофер выглядел полупьяным и едва не погубил их обоих, небрежно перестраиваясь из ряда в ряд.
Во всяком случае, он все же кое-чего добился от Стеллы. Позвонил ей из аэропорта и вынудил согласиться погодить обращаться к какому-нибудь адвокату, пока они не обсудят свои проблемы детальнее, чем прошлой ночью. Правда, твердость ее голоса обескураживала. Она сказала, что дальнейшее обсуждение бесполезно и он, мол, должен уже сейчас готовиться к выезду из дома. Конечно, он добился бы большего, если бы говорил с ней лицом к лицу. Сыграл бы на ее сострадании, а если не помогло, повысил бы голос и напомнил о ее собственных недостатках, поэксплуатировал бы чувство вины, которое она должна была испытать, уходя от мужчины, обеспечившего ей роскошную жизнь. Если повезет, сумеет сломить ее, заставить свернуться в клубочек и рыдать, как в нескольких предыдущих ссорах. Он не должен выходить из себя. Если прикрикнет на нее или станет угрожать, то в зависимости от настроения, в котором она находится, может лишиться всех шансов кое-как склеить их брак.
Рошек вспомнил о небольшом пистолете, который носил для самозащиты в чемоданчике- дипломате. Она знала, что пистолет там: ведь он начал носить его с собой по ее настоянию. Если эмоции перельются через край, один из них, возможно, ухватится за него. Маловероятно, но все же... Он отщелкнул крышку чемоданчика и достал оружие из бархатного гнезда, повертел холодную сталь в руке. С
