долины, в двух с половиной километрах.
– Где я? – крикнул он, прыгая вверх и вниз на пальцах, чтобы поддержать циркуляцию крови в ногах. – Я, должно быть, повернул не туда. Где Саттертон? Какой дорогой к нему попасть? Что такое, черт подери, с вами случилось, люди? Что происходит? Вы что, оглохли? Как добраться до ратуши?
Какая-то женщина подняла руку и показала на центр озера, где плавающие обломки обозначали быстрое течение.
– Вон там Саттертон, – сказала она тихо, – под водой. Прорвалась плотина.
Кент перестал прыгать. Он медленно повернулся, слова этой женщины пронзили мозг подобно яркой вспышке молнии. Отчаяние на лицах окружавших его людей ясно показало, что его потеря ничто по сравнению с тем, что потеряли они.
Рядом с ним на траве сидели и негромко рыдали мужчина и женщина и трое детей. Начал рыдать и Кент, усевшись рядом с ними и опустив лицо в ладони. Сидеть было вредно для поясницы, но Кента Спэйна это больше не волновало.
Фредди накренил самолет, чтобы отец взглянул на большую поляну.
– Вот она, – сказал он. – Прыгаешь первым. Когда окажешься на земле и выберешься из парашюта, сброшу мешки с деньгами, направлю самолет в сторону Мексики и спрыгну сам.
– Ты, видно, шутишь, – сказал Эмиль Хассет с улыбкой, которая уже грозила превратиться в постоянную. – Чтобы я прыгал раньше денег? Да ни в жизнь!
– Думаешь, отправлюсь в Вегас или еще куда-то без тебя, так? Что я говорил? Мы еще даже с самолета не сиганули, а уже хватаем друг друга за наши проклятые глотки.
– Кто это хватает кого-то за проклятую глотку? Только не я. Я счастлив. Чувствую себя на миллион баксов. Но когда выйду вот в эту дверцу, миллион баксов выйдет со мной, по мешку под каждой рукой. Оставлять тебя здесь, наверху, со всей нашей добычей просто глупо при всем моем к тебе уважении.
– Папаша, ты не можешь прыгать с деньгами. Когда парашют раскроется, тебя встряхнет, ты выронишь мешки на деревья или в реку, и мы с тобой можем никогда их не найти. Если же тебе все-таки удастся в них вцепиться, станешь таким тяжелым, что ноги сломаются, словно сухари, как только стукнешься о землю.
– Я не оставлю тебя с этой добычей, дружок. Против такого искушения даже Дева Мария не устояла бы. Я тебя хорошо знаю, Фредди! Ты как-то раз пытался разбить мне лоб бильярдным кием. – Он снял кепку. – Посмотри, шрам еще виден.
Фредди вздохнул.
– Это было десять лет назад. Ладно, есть другая идея. Покружу там пониже, и сбросим мешки рядом с лачугой. Потом поднимусь примерно на четыреста пятьдесят метров, и ты спрыгнешь. А я спрыгну с высоты в шестьсот метров, так как должен быть уверен, что самолет не врежется в хребет.
– А четыреста пятьдесят метров не низковато для меня? Я же только начинающий.
– Достаточно высоко. Я не могу поднять тебя выше, ты же не умеешь управлять собой в падении. Если поднимется ветер, можешь приземлиться в Миннесоте или в еще каком-нибудь проклятом месте.
Эмиль пощупал подвесную систему парашюта на груди.
– Но так или иначе, как эта штука работает?
– Просто. Вот это вытяжной трос. Как только вывалишься из самолета, потяни его. Старайся удариться о землю не ногами, переломаешь. Свались вверх ногами и перекувырнись с силой.
– Звучит довольно просто. Давай так и поступим. – Эмиль положил руку на плечо сына. – Послушай, малыш, я сожалею, если это прозвучало, будто я тебе не доверяю. Это просто потому, что я...
– Ты мне не доверяешь, – огрызнулся Фредди, сбрасывая отцовскую руку. – Ну, и что с того? Ничего нового. Ты всегда думаешь, будто я собираюсь наколоть тебя каким-то сучьим способом.
– Может, это потому, что ты делал так много раз. Знаю, я не самый замечательный отец для ребенка, но в ближайшие два месяца тебе предстоит узнать нового человека. Увидишь, я не такой уж плохой. Может быть, когда все это напряжение спадет, мы с тобой сможем...
– Ох, черт тебя подери! Ты пошел на грабеж ради себя самого и ради денежек, но это касается и меня. Когда напряжение спадет, я отвалю. Забудь о семейном дерьме. Не хочу больше слушать.
– Хорошо, хорошо, – сказал Эмиль, поднимая руки. – Успокойся. Конечно, я пошел на грабеж главным образом ради себя. Но это не означает, что мы не могли бы забыть прошедшие деньки и все давние истории. Почему бы не начать все сначала?
Фредди отказался продолжать разговор. Вместо этого указал на мешки с деньгами и сказал отцу, чтобы тот передвинул их поближе к открытой двери. Фредди прицелился великолепно. Когда сказал: «Давай», отец вытолкнул мешки из самолета, и они приземлились метрах в шести от лачуги. С отцом он также все рассчитал безупречно. Эмиль Хассет изо всех сил старался извлечь из ранца парашют, но он был намертво закреплен всего несколькими поворотами плоскогубцев. Он камнем рухнул на купу невысоких деревьев на краю поляны, где тело будет скрыто от посторонних глаз и в то же время его будет нетрудно найти.
Фредди проделал широкий вираж, а потом выровнял курс для следующего прыжка. Внимательно проверив рукоятки управления, он приспособил самолет для прямого устойчивого полета. Спустя полминуты Фредди, паря под куполом своего парашюта, увидел, как его «Сессна» плавно поднялась, отреагировав на уменьшение весовой нагрузки, а потом исчезла за хребтом. Она пролетит еще минимум триста двадцать километров к югу, а может, если повезет, вдвое дальше. Похоже, к Фредерику Н. Хассету наконец-то пришла удача.
Он направил себя на свободный от камней клочок земли и при соприкосновении с почвой умело упал и перекувырнулся. Поднявшись на ноги, расстегнул пряжки и выскользнул из парашюта. Потом собрал его вздымающиеся складки в комок и отнес в лачугу. Ключи лежали там, где они их оставили, под кофейной жестянкой на крыльце. Забросив парашют внутрь, Фредди остановился, оглядываясь и прислушиваясь. Кругом не было никого. Никаких любопытствующих рыболовов, охотников, бродяг, соглядатаев или соседей. Да, они провернули ограбление с точностью часового механизма. Газеты будут шуметь о выдающихся криминальных мыслителях.
Он перетащил холщовые мешки в маленькую переднюю комнату и привалил там к дивану. Они были тяжелее, чем он ожидал, и ему не терпелось пересчитать добычу, но сейчас для этого не было времени. Предстояло совершить простой нерелигиозный похоронный обряд.
Садовые инструменты хранились в чулане снаружи. Он выбрал заступ и понес его к купе деревьев на краю полянки. Земля была влажной и мягкой, и тело отца лежало, прижавшись к ней лицом, неуклюже раскинув руки и ноги подобно изломанной свастике. Из воротника и манжет униформы охранника медленно сочилась кровь.
Фредди быстро копал могилу. Когда она стала достаточно глубокой, острым концом заступа сбросил в нее тело. Засыпать начал с головы, чтобы скорее прикрыть застывшую на лице отца усмешку.
Когда он работал, начал беспокоить отдаленный грохот, похожий на шум идущего по мосту поезда. Но в этой долине железных дорог не было. Звук становился все громче. Фредди выпрямился, положив руки и подбородок на рукоятку заступа. Он уже как-то раз слышал подобный звук во время воздушного парада на базе ВВС в Тревисе, близ Сакраменто, когда эскадрилья бомбардировщиков времен второй мировой войны вынырнула из-за холма.
По деревьям прокатился странный ветер, странный потому, что без порывов... Просто устойчивый поток воздуха шел с северо-востока со скоростью примерно двадцать пять километров в час, неся легкое ощущение влаги, словно морской ветерок. Однако морем не пахло. Запах больше походил на тот, который поднимается над рекой Сан-Джоакин во время разлива. Этакая комбинация ароматов рыбы, отбросов и свежескошенной травы.
Ветер становился все сильнее. Сотня птиц поднялась с деревьев и полетела вниз по долине. Оставив отца наполовину засыпанным, Фредди отбросил заступ и побрел вверх по холму, в сторону лачуги. Оттуда он мог видеть на полтора километра вверх по течению. Взлетели другие птицы, кролик в безумном беге пронесся через поляну.
