допускается эксплуатация небезопасных дамб, плотин, обусловлено политикой, а не инженерным делом. Инженеры-то знают, что нужно сделать, но политики не дают ни свободы рук, ни денег на это. Вот чем следует заняться, Оливер. Теперь по поводу безопасности плотин возникнет большая шумиха, но она уляжется точно так же, как это было после аварий в Тетоне и в Токкоа. Не дайте это свести на нет! Продолжайте звонить во все колокола! Заставьте администрацию штатов выполнить то, за что она отвечает, прежде чем произойдет катастрофа пострашнее той, через которую мы только что прошли. А если штаты не захотят действовать, заставьте вмешаться федеральное правительство.
– Это большое задание. Я всего лишь репортер и очеркист.
– Обещайте сделать все, что сможете.
– Я сделаю то, что смогу. Похоже, это достойная борьба. Я не могу поверить, что дела в самом деле так плохи, как вы говорите.
– Они гораздо хуже, как вы скоро узнаете.
Выбравшись на тротуар, Рошек продемонстрировал себя прежнего: в своем инвалидном кресле сидел прямо, рукопожатие было решительным и энергичным. Через стеклянные двери здания Оливер наблюдал, как Рошек катит себя через вестибюль к лифтам. Он с удивлением осознал – этот резкий раздражительный старик ему понравился. Чувствовал, что почти понимает его. Но почувствовал и кое-что еще... что никогда больше его не увидит.
Глава 32
Фил Крамер бросил последний взгляд. От того места, где стояла плотина, долина ниже по течению была оголена. На ее месте осталось только изрезанное глубокими трещинами ложе из осадочных пород, по которому безмятежно извивалась река Сьерра-Кэньен, поблескивая под лучами полуденного солнца. На дальней стороне ущелья высился, по всей видимости, неповрежденный заборно-вентиляционный канал, торчащий из грязи, словно шахта лифта, лишившаяся своего небоскреба. От плотины остался лишь трехсотметровый участок насыпи у противоположного устоя. Там, на оставшемся участке на шоссе, проходящего через гребень дамбы, все еще лежал вверх колесами самолет Германа Болена. Услышав свое имя, Фил повернулся и увидел того самого телерепортера в светло-коричневой спортивной куртке.
– Миссис Лехман говорит, что теперь с вами можно побеседовать, – сказал он. – Все сошлись на том, что вы ключ к этой истории, так что нам хотелось бы взять интервью. Желательно основательное.
Фил медленно отошел от ограждения и сел на передний бампер какого-то грузовика.
– Я не хочу давать интервью. Мне нужно дня два отоспаться. – Он свесил голову и закрыл глаза. – У меня жутко болят ноги и спина. Меня тошнит. Моя машина погибла. Хочу есть. Хочу домой поехать, но у меня нет ни одежды, ни обуви, ни бумажника.
– Если бы вы только смогли рассказать мне, как вас арестовали, а потом – как вас освободили... Эй? Вы что, заснули? Фил поднял голову.
– Слушайте. Вы, ребята, с этого вертолета, да?
– Да. Мы называем его телелетом.
– Вот что скажу. Я дам вам интервью – основательное или любое другое, если окажете одну услугу.
– Какого рода услугу?
– Видите вот эту штуку, торчащую вверх из грязи, словно самая высокая в мире силосная башня? Это заборный вентиляционный канал. Высота двести пятьдесят метров. Мои обувь, часы, одежда и бумажник лежат там этакой аккуратненькой маленькой стопочкой.
Репортер пристально посмотрел на него.
– На верху вот этой башни? А как же они попали туда?
– Эту тему разовьем во время интервью. Я хочу также, чтоб меня довезли до какого-нибудь телефона. Позвоню в Санта-Монику и попрошу некую особу о встрече, причем имя этой особы также обнародуется во время интервью.
– Мистер Крамер, не знаю, шутите ли вы, но точно знаю, что не смогу взять вас в телелет. Только экипаж. Никаких посторонних ни при каких условиях. Могу лишиться работы.
Фил пожал плечами.
– Ладно. Дам это интервью кому-нибудь другому. Почему бы, к примеру, не седьмому каналу? Вижу вон там ребят с семерками на куртках.
Репортер негромко выругался и показал Филу на вертолет.
– Залезай, – предложил он.
Он позвонил Джанет из будочки в Чико. Фил сидел на тротуаре, плечом удерживая створчатую дверь открытой. Группа телевизионных и газетных репортеров поджидала поблизости, стремясь поскорее продолжить интервьюировать.
– Это ты, Фил? – Джанет ответила прежде, чем отзвучал первый звонок. – Я так рада слышать твой голос! Я видела тебя по телевизору несколько минут назад, и ты выглядел... ну... измученным.
– Вероятно, это потому, что я измучен. Чувствую себя выжатой и брошенной в угол половой тряпкой. Все, чего хочу, – это рухнуть в постель. Предпочтительно в твою. Господи, Джанет, то, через что я прошел за последние сутки, было... Не могу подыскать слов. Сказал бы так: не думаю, что когда-либо снова смогу улыбаться.
– Я заставлю тебя улыбаться... своими волшебными пальцами.
– Я уже снова улыбаюсь.
– Я так горжусь тобой! То, что ты сделал... Это же фантастика!
– Ты тоже была на высоте. Ребята из диспетчерской говорили, у них там были телефонные звонки из самых разных организаций, и все спрашивали о какой-то сумасшедшей женщине из Санта-Моники.
– Пришлось действовать по-сумасшедшему, чтобы заставить хоть кого-нибудь воспринять меня всерьез. Когда я вела себя серьезно, они считали меня сумасшедшей. Проблема, в чем я теперь со смущением признаюсь, заключалась в том, что я боялась выставить себя дурой. Была лишь на три четверти уверена, что у тебя не галлюцинации. Когда ты разбудил меня и сказал, что окружен полицейскими, это звучало... ну как результат переутомления.
– Что ж, верно. Я и был переутомлен. А все, что ты сделала, сработало, потому что расшевелила всех. Господи, как же я устал! Я совершенно валюсь с ног. Едва могу держать телефонную трубку.
– А что ты собираешься сейчас делать? Когда я тебя увижу?
– Как только мне удастся несколько часов поспать, сяду на первый же самолет, летящий к твоему городу. Хочу обхватить тебя руками и ногами и провести в таком положении этак с месячишко. А что потом, не знаю. Эти телевизионные фанатики, которые повсюду меня преследуют, полагают, что я должен провести остаток жизни в болтовне, появляясь в разных передачах. Я не хочу. Не могу представить себя звездой сцены или экрана. Дайте где-нибудь простой рабочий стол и оставьте спокойно сидеть за ним, складывая и вычитая разные цифры.
– Для компании «Рошек, Болен и Бенедитц»? Фил суховато засмеялся.
– Нет, только не для них. Болен говорит, что моя должность еще за мной, но я не вернусь, пока Рошек возглавляет фирму. Он не только с причудами, он ненавидит меня всеми потрохами. Правда, я... ну ничего не могу с собой поделать! Я жалею этого бедного ублюдка. Для него, должно быть, была та еще картина – видеть, как его плотину смывает с лица земли. Я вообще прямо вот сейчас не думаю о работе. Думаю о том, как бы поспать, да еще о тебе. Мне даже не хочется впредь удаляться от тебя дольше чем на пять минут. Извини за слащавость, но такие вот у меня сейчас чувства.
– Ты мой сладенький, ты это знаешь? Ты не возражаешь, если я буду называть тебя сладенький? И дорогой? И милый?
– Просто музыка для моих ушей.
Когда Джанет отключилась, Фил так и не повесил трубки, она просто выскользнула из руки. Раскачивалась на шнуре и ударялась о стенки будки. Фил помахал репортерам и сказал, что они свободны. Потом голова упала на грудь, и он заснул прямо на тротуаре.
