более того, вредна, поскольку их отчаянные поиски возможностей чуда отвлекали их от главного – от умения жить
– И… что же нам теперь делать? – растерянно спросила Катя.
– Исправлять, – мрачно ответила Барабанщица.
– Как?
– А вот так, – тихо ответил Данька, – начать жить верно. Мы думали, что вот-вот вернем себе способности творить нечто невероятное и тут же явимся миру в блеске и славе, а от нас требовалось совершенно другое – просто жить. Спокойно и незаметно. Но совершая верные поступки и не позволяя рядом, на расстоянии вытянутой руки, в своем дворе, в подземном переходе, через который ты идешь, твориться злу. – Он вздохнул и как-то очень по-простому буркнул: – Вот зараза…
А ведь действительно, то, что им предстояло, было гораздо сложнее, чем остановить ту стену пламени, от которой они отшатнулись там, в Сибири, и которую остановил Рат. Или даже тот пузырь небытия, пустоты, который им все-таки удалось остановить и отбросить здесь, в Москве. Ибо просто жить, вот так, день за днем, без славы и блеска, тихо, но неуклонно множа в мире веру и верность, это же… это же…
– Испытание, – тихо сказала Немоляева, найдя верное слово. – И гораздо более тяжелое, чем то, через которое мы уже прошли и которым гордимся.
И все молча кивнули, соглашаясь с ней.
– Но если мы его выдержим, – продолжил Данька, – то тогда на Земле когда-нибудь точно появятся и Воины, и Витязи, и Светлые князья. И пророчество исполнится.
Они переглянулись и… поежились, потому что от немыслимой тяжести предстоявшего как-то сразу заломило плечи.
– А если нет? – очень шепотом спросила Катя…
