теперь одни каперсы с ананасами.
Артем помялся.
— Что хотел-то? — сжалился над ним Уберфюрер. — Ну, говори.
— А что такое «каперсы»?
Когда Артем предложил пройтись и кое-что обсудить, Иван кивнул: он ждал этого разговора.
Они прошли вдоль веревочных перил, огораживающих центральный остров, остановились. Фонарь над головой едва слышно потрескивал. Пахло озоном. Артем наклонился и подобрал рыбью кость. Задумчиво бросил в воду, подождал, пока вокруг места падения взбурлит вода от угриных тел, повернулся к Ивану.
— Оставь мою сестру в покое, — сказал Артем резко. — Слышишь, диггер?
— Слышу, — сказал Иван. Не драться же мне с ним? — Все хотел спросить. Почему ты меня терпеть не можешь? Из-за сестры только?
— Не только… — он помедлил. — Ты… ты похож на нашего отца.
Иван поднял брови. День ото дня все интереснее жить.
— Который полковник ракетных войск?
— Отец нас бросил, — сказал Артем с вызовом. — Что ему? Он ушел, а мы остались.
Все наши истории чем-то похожи, подумал Иван, глядя на этого угрюмого паренька. Только у меня, кажется, все наоборот. Это мы с матерью бросили отца. Мать утверждала, что это был лучший ее поступок в жизни. Но иногда по ночам, когда думала, что Иван не слышит, плакала. А он слышал… Тогда они жили на Проспекте Большевиков — который сейчас Оккервиль… Наверное, это любовь, решил Иван. Наверное.
— Как ее зовут? — спросил он неожиданно.
— Что? — Артем вдруг изменился в лице. — Кого зовут?
— Ты знаешь, — сказал Иван. — Ведьму твою.
Артем замолчал. Стоял угрюмый, сжимая кулаки. Напряженный. Ну-ну, подумал Иван, смотри, чтобы скулы не лопнули.
— Лахезис, — ответил он наконец. Вскинул голову, сказал с вызовом: — И она не ведьма. Она самая лучшая женщина в мире! Самая красивая!
Иван кивнул.
— Она это знает?
Артем опять нахмурился.
— Она смеялась, когда я так говорил.
Иван вздохнул.
— Ты не первый и не последний, с кем это случилось. С женщинами это бывает, поверь. Они смеются тогда, когда надо бы плакать… и наоборот.
— Ага, — сказал Артем, глядя исподлобья. — Щас. Если бы ты ей это сказал, она бы не смеялась. Я знаю.
Иван помолчал. Странный мы все-таки народ, мужики. Толкаемся плечами там, где, в общем-то, даже пересечься не должны были.
— Я уезжаю. Сегодня и насовсем. Береги свою сестру, — попросил Иван. — Она прекрасна.
Пришло время прощаться. Паром (на самом деле плот — шириной чуть меньше, чем диаметр туннеля) наполнился людьми. Кроме Ивана с Кузнецовым, ехали еще семеро — в лохмотьях, бородатые, заросшие, с сумками и палками. Подойдя ближе, Иван понял, что все люди слепые. Главным у них был поводырь — костистый мужик в телогрейке, болтавшейся на нем свободно. Тоже слепой, что интересно.
— Ты с нами? — спросил Иван.
Уберфюрер покачал заросшей русым ежиком головой.
— Не, мне здесь начало нравиться. Я тут еще пару недель перекантуюсь и двину дальше.
Вы уедете, и я опять начну пить, перевел Иван мысленно. Блин. Жаль.
— Дело твое, — сказал Иван. — Не передумаешь?
— Нет, брат. Счастливо тебе.
— Жаль, что твой кукри пропал. Отличный был нож… — сказал Иван. Скинхед вздрогнул, поднял взгляд. — Ладно, удачи тебе!
Паромщик отвязал причальный канат, перебросил на паром. Уберфюрер стоял, мучительно наморщив лоб…
— И сказал Господь: иди и не оборачивайся, — приятным голосом заговорил поводырь. — Но жена Лота не поверила и обернулась — и ядерная вспышка выжгла ей глаза… Так помолимся, братие, за грядущее прозрение! Аминь.
— Аминь, — хором поддержали слепые.
Иван кивнул. За это бы он тоже помолился.
Слепые ему в последнее время стали как-то симпатичней, чем раньше. Спасибо Энигме. Хотя религия у этих, прямо скажем, жутковатая.
— Теперь мы куда? — спросил Кузнецов. Лицо его светилось. За его спиной караван слепцов двинулся с места, занимая места на пароме, поводырь начал задавать ритм, постукивая своим посохом по настилу. Тук, тук, тук. Паромщики зевали.
Иван задумался. Мише, понятно, сразу домой на Василеостровскую. А мне куда?
Невский, Шакилов. Мой путь к дому немного длиннее.
— Домой, — сказал он.
Паромщики уперлись веслами в причал, оттолкнули паром. Щель между причалом и паромом ширилась, превращаясь в реку…
Бум.
Паром покачнулся.
Иван поднял взгляд. Перед ним оказался скинхед, широко расставив руки после прыжка.
— Я вас провожу немного. — Уберфюрер выпрямился, почесал заросший затылок. — До Невского. Прогуляюсь.
Миша улыбался во весь рот.
— Рад тебя видеть, — сказал Иван. — А чего передумал-то?
— Да так, — лицо Уберфюрера вдруг стало жестким. — Вспомнил одну фигню. У кого сейчас может быть мой нож.
Глава 11
Про свет
В красноватой темноте Иван слышал голос, вещавший:
— Настанет день, когда Обернувшиеся станут Прозревшими. Аминь, братья!
— Аминь! — гудел хор.
Ивану казалось, что он слышит голоса сквозь боль, захлестывающую, как кровавая горячая волна. Голова его превратилась в клубок переплетенных нервов. Когда они касались друг друга, пробегал синий разряд — и в голове, позади глаз, вспыхивал слепящий, режущий свет.
— Жена Лота согрешила неверием и обращена была в соляной столб, — продолжал тот же голос. — Нам же Господь дал возможность осознать и раскаяться, узреть мир очами не физическими — кои грешны изначально, а духовными, кои откроются во время указанное. Слышите меня, братья! Зверь близок! Грядет время испытаний! Аминь!
— Аминь! — вторил хор.
Где я? Что случилось? — размышлял Иван сквозь приступы набегающей боли. — Все же было хорошо?
Было?
