Амалия подумала об Айзе, Лали, Тиге, Марте, сэре Бенте, других обитателях плантации, с которыми она познакомилась за то время, что жила здесь. Среди рабов были, конечно, лодыри, нытики, бузотеры, но основную массу составляли те, кто предпочитал жизнь пристойную, богобоязненную и полезную, чтобы наилучшим образом использовать положение, в котором они оказались по воле рока, не пытаясь ухудшить его.
— Я иногда думаю, — сказала Амалия, — что лучше было бы освободить всех рабов и платить им жалованье, как наемным рабочим.
— Никто не пойдет на это, — покачал головой Роберт. — Плантаторы Юга вкладывают в каждого раба огромные средства. Это не только высокая цена при покупке, но и повседневное содержание: еда, кров, одежда. Кто возместит эти расходы? А они не маленькие.
— Некоторые считают, что своей работой на плантации рабы давно окупили себя.
— Это так, — согласился Роберт. — Но никто не учитывает, что в годы засухи и неурожая рабы требуют тех же затрат, а то и больших. Однако главная проблема все-таки не в этом. От рабства не захотят отказаться десятки мелких фермеров, приехавших в Америку со всех концов света, чтобы разбогатеть. Покупая клочок земли и одного-двух рабов, они выжимают из них все, чтобы на получаемый доход постоянно подкупать землю и рабов и жить впоследствии не хуже, чем крупные плантаторы. Эти люди пойдут на самые крайние меры, лишь бы не позволить уничтожить рабство, благодаря которому они выбились в люди.
«Наверное, он прав», — подумала Амалия, потянувшись за второй булочкой, а вслух сказала:
— Поэтому мы должны остерегаться таких людей, как Патрик Дай. Я презираю этого человека, и он скорее всего отвечает мне тем же, но я не могу заставить Жюльена понять это.
— Для Жюльена главное — результат, а он не так уж плох, — ответил Роберт, с удовольствием разглядывая полуобнаженную Амалию: простыня сползла, явив его взору упругие груди с розовыми лепестками сосков. — Что касается Патрика, то ты его унизила на глазах подчиненных. Такое мужчины не забывают и не прощают, особенно женщине. И все-таки дело, я думаю, в другом: ты обращаешься с ним как с надсмотрщиком, каковым он, собственно, и является, а он привык к успеху у женщин, даже если ими являются жены и дочери его нанимателей.
— Ты шутишь?! — возмутилась Амалия.
— Почему? Не у всех же такой прекрасный вкус на мужчин, как у тебя, любовь моя, — улыбнулся Роберт.
Она хотела было ответить какой-нибудь колкостью, но передумала, спрятав лицо за чашкой кофе и потягивая ароматный напиток, который стал вдруг горчить.
— Что с тобой? — забеспокоился Роберт.
— Ничего.
— Не верю! Было время, когда ты ценила меня не намного больше, чем Патрика Дая. Хотелось бы знать почему.
Требовательный тон Роберта задел Амалию за живое.
— Ну хорошо, — сказала она решительно, — у меня сложилось впечатление, что ты тоже не обойден вниманием женщин.
— Откуда ты взяла?
— Неужели ты будешь отрицать, что пользуешься значительным успехом у женщин? — Амалия осуждала ревнивцев обоего пола, но себя остановить не могла. — А как же та замужняя дама, которую ты долгое время одаривал своим вниманием и которая готова была распрощаться с жизнью, когда ты ее бросил?
— Слышу голос Хлои, — поморщился он презрительно.
— Что с того?
— Я должен был знать, что она вывалит на тебя весь ворох сплетен о моей прошлой жизни.
— Но это правда, не так ли?
— Нет, не правда! — воскликнул он, ставя чашку на поднос с такой силой, что кофе выплеснулся, оставив на простыне бурое пятно. — По крайней мере не вся правда. Конечно, я не был монахом и любил погулять, как многие неженатые мужчины. Но при этом я не обещал ни одной девушке жениться и не пытался разрушить семейную жизнь другого человека.
— Весьма похвально. — В голосе Амалии звучал металл.
— История, о которой поведала тебе Хлоя, произошла много лет назад. Закончив учебу в джефферсонском колледже в Натчезе, я, тогда молодой повеса, вернулся домой. И надо же было случиться, что мной увлеклась жена одного из друзей отца — девушка неуравновешенная, романтическая, разочарованная в жизни и браке с человеком, которому она годилась в дочери. Мою предупредительность она восприняла как нечто большее…
— Твою предупредительность?! — воскликнула Амалия удивленно, а про себя подумала: «Что означают эти слова? Поцелуй руки, вежливую беседу, а может, одну-другую ночь в постели? И можно ли считать только предупредительностью слова любви, сказанные мужчиной женщине в постели, даже если он думал, что именно они помогут утешить ее?»
— Возможно, есть более точное слово, например, галантность. Мы встречались, беседовали; иногда, по просьбе ее мужа, я сопровождал молодую женщину. Но однажды я начал получать от нее записки — довольно страстные, надо сказать. Она пригласила меня прогуляться верхом, приехать в гости, когда муж будет в отъезде, и даже устроила так, что мы оказались только вдвоем в ложе в опере. Я был молод, горяч, и мне такое внимание, конечно, льстило, но я испытывал неловкость перед ее мужем. Я не знал, как поступить, чтобы расстаться мирно, без сцен с ее стороны. В конце концов ее муж потребовал от нее объяснений. Она приехала ко мне в слезах, умоляя уехать вместе к ее родным в Южную Каролину. Я был ошарашен, но, поскольку и в мыслях не держал ничего подобного, сказал ей об этом напрямик, безо всякой дипломатии. Она отправилась домой и выпила пузырек опия.
— Ты спал с ней? — спросила Амалия.
— Все это случилось задолго до того, как я познакомился с тобой. Зачем ворошить старое?
— Ты спал с ней или нет? — повторила вопрос Амалия.
— Ладно, было один раз. — Роберт пригладил рукой растрепавшиеся волосы. — Как-то я приехал домой и обнаружил ее в моей постели совершенно раздетой. Она дрожала как осиновый лист. Что было делать? Выгнать ее? Такое унижение убило бы ее.
— Понимаю, — кивнула Амалия, намазывая маслом и медом еще одну булочку, хотя есть совсем не хотелось. И вдруг ее будто из ушата холодной водой окатили. «Он и со мной спал только из сострадания, — подумала Амалия с горечью. — Началось все по предложению Мами, а закончить сразу он побоялся: вдруг и мне, как той женщине, придет в голову распрощаться с жизнью».
— Понимаешь? Что ты понимаешь? — Он смотрел на нее пустым, ничего не выражающим взглядом. — Я повторяюсь, но тот случай не имеет никакого отношения к тебе или к тому, как я отношусь к тебе. Ты — искра, воспламенившая мою кровь, ты — женщина, за которой я готов идти на край света, а если захочешь, сам увезу тебя, куда пожелаешь. Моя любовь к тебе не связана с прошлым, но обращена в будущее. Она здесь, она — каждый вздох, каждый удар сердца. Все, о чем я прошу… о чем могу просить, побудь сегодня со мной и раздели это чувство.
Амалии хотелось верить в искренность его слов. Она смотрела на Роберта и чувствовала, что заворожена синевой его глаз, что кровь, бросившаяся ей в лицо, не имеет ничего общего со смущением. Рука невольно накренилась, и капля золотистого меда упала ей на грудь. От неожиданности Ама-лия вскрикнула и потянулась за салфеткой.
— Позволь мне, — остановил ее Роберт.
Он прижался губами к ее коже, и Амалия почувствовала легкий толчок языка на том месте, куда упала капля меда. Роберт поднял голову и посмотрел в ее потемневшие от желания глаза.
— Вкусно, — пробормотал он.
— Я… я вся такая липкая, — сказала Амалия смущенно, но тут же прикусила язык, поняв двусмысленность фразы.
— Да-да, конечно. Теперь тебе придется принять ванну. — В голосе Роберта прозвучала подозрительная покладистость, но прежде, чем Амалия сообразила, чем это для нее может кончиться, он
