моего дома? Аж мороз по коже!
Для нашего разговора я выбрала противоположный берег маленького лесного озера с крутыми берегами. В душе тлела слабая надежда: если мои предположения о безобидности Фабиона были ошибочны, то Ольгетта и Ельгия услышат мои крики и придут на помощь. Однако пока мой новый знакомый вел себя вполне прилично. Ну если не считать того обстоятельства, что при виде прохладной чистой воды Фабион не устоял перед соблазном немного поплавать и смыть с себя пот и пыль долгого летнего дня. Правда, полностью раздеваться при этом он не стал, видимо опасаясь меня смутить, лишь скинул сапоги, оставив на себе брюки и почему-то рубашку. Я целомудренно отвернулась, сделав вид, будто совершенно не обращаю на него внимания, хотя украдкой продолжала изучать его. Ишь ты, худой какой! Мокрая рубашка прилипла к телу, позволяя пересчитать все ребра. Неужели самостоятельные занятия магией приносят столь мало дохода, что он себя даже прокормить не в состоянии? Отец, когда упоминал об иронах, всегда называл их толстыми высокомерными свиньями, что само собой говорило о комплекции и повадках магов. Однако, несмотря на худощавое сложение, Фабион не выглядел заморышем или слабаком. Чувствовалась в его фигуре определенная сила. Наверное, в схватке между ним и мускулистым приземистым Ирганом я бы все- таки поставила на конюха. Но уверена, что новый знакомый успел бы хорошенько расквасить тому лицо.
Увлекшись этими размышлениями, я не заметила, как Фабион выбрался на берег и рухнул на траву рядом со мной. Встряхнул темными волосами, осыпав меня водопадом брызг.
– Сама-то искупаться не хочешь? – лукаво спросил он, заметив, с какой неприкрытой завистью я вздохнула, глядя на синюю гладь озера, миллиардами искр переливавшуюся под солнцем.
– Не при тебе же! – Я высокомерно фыркнула, украдкой покосившись на запачканный после падения подол платья и грязные ладони. – И вообще, высокородной саэриссе не пристали подобные развлечения!
– Ну-ну. – Фабион улыбнулся моему гордому заявлению, но спорить не стал.
Вместо этого он потянулся за котомкой и достал свой блокнот. Я мигом замолчала, с интересом ожидая обещанных объяснений.
– На что это похоже? – спросил он и показал схему расположения огарков, над которой недавно трудился на полянке.
Я взяла в руки блокнот и задумчиво наморщила лоб. Некий порядок в этих кружочках, обозначающих то, как свечи стояли на камне, несомненно присутствовал.
Фабион любезно подвинул ко мне угольную палочку. Я взяла ее и в нерешительности замерла над листом бумаги. Не рассердится ли ученик мага, если я начну на нем черкать?
– Валяй! – разрешил он, без особых проблем угадав мои мысли. Откинулся на спину и подложил под голову руки, словно потеряв всякий интерес к моим дальнейшим действиям. – Самому любопытно, умеешь ли ты видеть и чувствовать симметрию в отраженных заклинаниях.
Я мало что поняла в его последней фразе. Но по всей видимости, он вызывал меня на некое соревнование, сомневаясь в моих умственных способностях. Вот ведь нахал! Ну мы еще посмотрим, на что я способна.
От усердия я прикусила нижнюю губу. Прикоснулась кончиком палочки к самому верхнему кружочку, замерла, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Некоторое время ничего не происходило, но вдруг…
На уши опять надавила странная тишина. Как тогда, на поляне с замшелым валуном, оскверненным человеком. Я знала, точно знала, что вокруг царит веселый солнечный день, в глубине леса заливисто поют птицы, а гладкую поверхность озера то и дело вспарывает хвостом какая-нибудь одуревшая от жары рыба. Но меня бросило в такой холод, что зубы сами начали отбивать звонкую дробь. Я медленно, словно против воли, опустила ресницы и крепко зажмурилась. Вновь увидела лабиринт раскаленных нитей. И угольная палочка ожила у меня в руках, затанцевав на листе бумаги.
Из оцепенения меня вывел изумленный присвист Фабиона. Я открыла глаза и сама с трудом удержалась от удивленного восклицания. Потому как кружки были соединены в строгом порядке. Передо мной предстал двенадцатиконечный перевернутый крест, заключенный в круг.
– Что это? – спросила я, с нескрываемым омерзением отодвинув блокнот.
Почему-то один взгляд на непонятный символ вызвал ломоту в висках. К горлу подкатила тошнота.
– Тебе плохо? – участливо поинтересовался Фабион, верно, заметив, как украдкой я смахнула выступившую испарину. Дождался моего кивка и довольно улыбнулся. – Это хорошо. Значит, искусство Темного близнеца для тебя чуждо.
Искусство Темного близнеца? Я недоуменно нахмурилась. И что он этим хочет сказать? Всем прекрасно известно, что силу магам дают боги, коих в нашем мире всего двое – Светлый и Темный братья-близнецы. Первый – бог созидания и мира, второй – разрушения и смерти. Но я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь из магов поклонялся последнему. К чему хорошему может привести колдовство, которое в своей основе имеет тлен?
– Я не понимаю, – честно призналась я. – Разве не все маги просят благословения у Светлого близнеца?
– Если бы. – Фабион печально покачал головой. – Поверь, Катарина, жить на этом свете было бы куда более приятно и легко, будь это на самом деле так. Но увы… Ты когда-нибудь слышала о некромантах?
– Вроде бы да. – Я почесала переносицу, припоминая сказки, которыми меня так любила пугать тин Ималия. – Это злые колдуны, которым для пополнения сил нужны убийства. Но разве они существуют на самом деле? Мне всегда казалось, что это такая страшилка для непослушных детей. Вроде бабайки, которая утащит тебя в лес, если не доешь кашу. Разве нет?
– Иногда реальность бывает стократ хуже любой, даже самой ужасной сказки, – витиевато отозвался Фабион. – Увы, Катарина, но некроманты существуют на самом деле. Боюсь, именно из-за одного из них и заболела твоя мать. Знаешь, что это за символ? – И кивком указал на лежащий рядом блокнот, открытый на том же месте.
– Да откуда мне знать?! – со злостью рявкнула я. Даже мимолетный взгляд на этот рисунок вернул и усилил головную боль, почти улегшуюся за время разговора. – В первый раз вижу!
– Вообще, двенадцатиконечный крест – хороший знак, – пустился в объяснения Фабион, нисколько не обидевшись на мое гневное восклицание. Поняв, что мне, мягко говоря, не по себе, он перевернул блокнот так, чтобы я больше не видела схемы. – Обычно он служит для защиты от зла. Но любой символ, будучи перевернут, приобретает противоположное значение. То есть тот, кто проводил ритуал на поляне, привлекал зло. Причем привлекал к определенному человеку – поэтому крест заключен в круг для усиления эффекта. И, увы, не надо гадать, чтобы определить, против кого был направлен этот обряд.
Я уставилась на серебряный медальон, закачавшийся перед моим носом. Фабион извлек его словно из ниоткуда с ловкостью балаганного фокусника.
– Полагаю, саэра Алисандра часто носила твой подарок? – с сочувствием спросил ученик мага, заметив, как я передернулась от его жестокого заключения. – Впрочем, она могла надеть его всего раз, чтобы навсегда оставить на нем частички своей ауры. Так сказать, опознавательный след для пиявки.
– Для кого? – переспросила я, недоверчиво ухмыльнувшись. – Для какой еще пиявки? Болотной, что ли?
– Ну-у… – Фабион мученически вздохнул, явно недовольный, что приходится объяснять мне столь прописные истины. – Видишь ли, Катарина, за все надо платить. Служение Темному близнецу забирает слишком много сил и энергии. Пожалуй, в этом плане некромантия – самый тяжелый вид магии, поскольку изначально завязана на крови и смерти. Понятное дело, никакой колдун не захочет расплачиваться за приобретенное могущество собственным благополучием и здоровьем. Намного легче отдать в уплату за долги жизнь другого человека. Но пойти на открытое убийство весьма рискованно, так как при этом нужно провести определенный ритуал, чтобы перекинуть силовые потоки надлежащим образом. Следы обряда чрезвычайно тяжело уничтожить. При нем выделяется столько энергии, что по всей округе маги поднимут тревогу, почуяв совершение запретного колдовства. Поэтому, собственно, некроманты и додумались до пиявок. Это условное обозначение крохотному заклинанию, внедряемому в ауру обреченного человека. Оно медленно, но неотвратимо высасывает его силу, от чего несчастный долго и мучительно болеет. Увы, но
