– Там всех наших… Там блиндаж…
– Быть того не может. Как же так-то? Ведь сказывали, что японцу нипочем не поломать блиндажи. А точно все мертвые-то?
– Там все лежат, кровищи столько, а еще крики… Я испугался – и сюда.
– А ну пошли.
Представшая картина никак не радовала. Все верно, перекрытие блиндажа не выдержало, вот только не весь взвод погиб, это парнишке со страху показалось. Но погибших было и впрямь много, а еще больше побитых. А вот и унтер. Жив, только повязку на голову накладывают.
– Саватеич, японцы поперли.
– У, твари, неймется им, – страдальчески поморщился старый унтер. – Сашко, чего губой трясешь, разыщи его благородие и доложи, что от третьего взвода и половины не осталось, да санитаров сюда направь. Все ли понял?
– Так точно!
– И чего тогда стоишь? Бегом! Братцы, все, кто может держать оружие, давайте на передок, некогда раненых собирать. Вяткин, возьми пулемет, Петюня, к нему вторым номером. Шевелись, братцы…
Тут взгляд старого унтера задержался на одном из раненых, беспомощно взирающем на своего начальника. От этого в сердце старого вояки закралось сомнение – а прав ли он, что оставляет без помощи своих товарищей? Видно, это отразилось на его лице, так как понявший все верно солдат, превозмогая боль, ободряюще улыбнулся и прохрипел:
– Все верно, Саватеич… Иначе никак… Идите… Мы тут… Сами… Идите.
– Вы это… Держитесь тут. Чего замерли! Давайте, братцы! Пошли! Не допустим сюда японца – тем парней и спасем.
Около полутора десятков солдат, бросив последний взгляд на тех, кто оставался без помощи, сжав до боли зубы последовали за унтером. Раненых надо бы обиходить, не то и те, кто может выжить, богу душу отдадут, – но кто будет японца держать? А тот уже осатанел. И немудрено: столько-то боевых товарищей потерять.
– Ваше превосходительство, наши передовые цепи в центре смогли ворваться во вражеские окопы!
– Я вижу, – перекатывая желваки, бросил Кодама, который устроил свой НП на наньшанских высотах, в центре позиций.
Его взгляд прикован к окопам русских, где сейчас постепенно расползаются, заполняя траншеи, японские солдаты. Дело уже к вечеру, но видно все еще хорошо. Он видит, как русские, значительно уступая японцам, продолжают сражаться, и там, где еще есть защитники, они сдерживают наступающих. В одном месте получился затор, устроенный пулеметчиком, который напрочь закупорил проход. Но разъяренные солдаты выскакивают из траншеи и бегут поверху, русский замечает опасность и открывает по ним огонь. Как видно, хороший стрелок, так как минимум десяток падает, сраженный им, остальные залегают и начинают в него стрелять из винтовок. Пока солдат отвлекся, другие продвигаются по траншее, вскоре все же его пулемет замолкает.
Кодама скользит взглядом дальше. Оптика приближает хорошо, а потому ему видно все практически в деталях. Вон солдат, судя по всему, еще совсем молодой, поднимает руки, но японские стрелки словно не замечают этого – валят русского на землю, и штыки впиваются в незащищенное тело. Еще перед началом войны было решено, что война будет протекать по всем европейским канонам, согласно Женевской конвенции: Японии было необходимо, чтобы ее признали страны-лидеры, – не только признали, но и приняли в свое сообщество. В последнее же время пленных практически не было: рассвирепевшие солдаты попросту добивали раненых прямо на поле боя, и это наблюдалось не только здесь и сейчас, это было и при Вафангоу, и при Инкоу. Осуждал ли Кодама их за это? Нет.
Как можно осуждать солдат, которые по большому счету бьются не за императора, не за Родину, а за своих же боевых товарищей. Им не оставалось ничего другого, как биться, чтобы выжить и помочь сделать это другим, таким же бедолагам, которым не повезло оказаться на войне. Это там, в метрополии, люди в военной форме гордо пыжились и рассуждали о долге и чести, здесь, на полях сражений, от этой напыщенности не оставалось и следа – здесь они сражались за себя, за то, чтобы иметь шанс вернуться домой и обнять своих родных. В конце концов, нет смысла обряжать волка в овечью шкуру, потому что натура все едино возьмет свое.
Его взгляд скользит дальше. Участок, захваченный солдатами четвертой дивизии, пока разрастается. Но ее обескровленным частям не получится развить успех: им удалось ворваться в русские порядки, а вот двигаться дальше сил уже не оставалось. Однако на это способны вливающиеся следом части третьей дивизии. Поэтому брешь продолжает разрастаться.
Санитары так и не появились. С передка какое-то время слышалась отчаянная пальба, затем выстрелы практически затихли, и только пулемет продолжал огрызаться короткими, а порой и длинными очередями. Но вскоре замолчал и он. Солдат, еще не отдавая себе отчета, стал ощупывать свой пояс, наконец его пальцы, залитые его же кровью – все это время он зажимал рану на животе, – нащупали то, что искали. Небольшой брезентовый подсумок, какие появились совсем недавно: в них солдаты хранили гранаты. Одну он израсходовал еще во время прошлой атаки, а вот эта оставалась.
С трудом удалось открыть клапан и извлечь ребристое чугунное яйцо. Пальцы не слушались, а потому отогнуть усики чеки никак не получалось. В отчаянии стрелок поднял гранату ко рту и вцепился в кольцо зубами. Последним отчаянным усилием он потянул руку с зажатым смертоносным гостинцем – и мягкий металл подался-таки, разгибаясь и вытягиваясь из отверстия в запале. Ну, слава богу, не то уж думал, за непонюх табаку… А так очень даже ничего… Так можно…
Несколько низкорослых солдат с перекошенными от злобы лицами появились совершенно неожиданно, стремительно продвигаясь по ходу сообщения. Стрелок только успел удивиться своим чувствам – ведь знал же, что вот-вот появятся, знал и готовился, а поди ж ты, удивился.
– Чего скалишься морда. Ы-ы-ы-х-х.
Японский тесак по самую рукоять ушел в грудь солдата, вырывая последний стон и хрип, вот только губы искривило не страдание, а злорадный оскал. Рука разжалась, выпуская гранату.
Взрыв!
На общем фоне творящегося он не был чем-то примечательным – в общем-то, по большому счету остался незамеченным, – но этот заштатный случай стоил нескольких русских и японских жизней.
– Ваше превосходительство, передовые траншеи в центре заняты противником. Им удалось захватить три дзота. Брешь постоянно растет, противник продвигается вверх по склонам, еще немного – и линия обороны будет прорвана окончательно.
– Насколько мне помнится, вы с Александром Викторовичем имели план действий на этот случай.
Генерал Фок погиб этим утром, когда решил воспользоваться затишьем и проверить состояние передовой линии. Случайный, можно сказать, шальной на фоне общего затишья, снаряд разорвался прямо под лошадью генерала. Тот прожил еще примерно с полчаса, но рана оказалась смертельной. Кондратенко тут же назначил на должность командира дивизии Надеина, но общее руководство боем взял все же в свои руки. Что ни говори, но дивизия только номинально вела бой. В нем уже принимали участие соединения кораблей, крепостная артиллерия, практически вся наличествующая на Квантуне полевая артиллерия, были задействованы даже полевые китайские пушки, к которым приставили расчеты, собранные с береговых батарей, где оставалась едва ли половина личного состава.
– Так точно, – подтвердил подполковник Дмитриевский, уловив взгляд Надеина.
– Хорошо. Приступайте к отводу частей.
Двое суток русским удавалось сдерживать натиск японцев, нанеся им просто огромные потери, пространство между передовыми траншеями было буквально усеяно трупами наступающих, и это несмотря на ураганный артиллерийский обстрел со стороны противника, который применил и осадные орудия.
За это время удалось привести к молчанию множество вражеских батарей. В этом плане очень хорошо
