– А почему ты это сказала? – удивился Грон.
Мельсиль развернулась к нему.
– Просто я, как выяснилось, такая же баба, как и другие. И до сих пор не могу успокоиться, вспоминая, какие взгляды она на тебя бросала.
– Хм, – усмехнулся Грон, – но в таком случае тебе подобало бы заявить нечто типа: «Не дай Владетель, поведешься – глаза выцарапаю!», а не то, что ты сейчас сказала.
– Кроме того что я баба, я еще и королева, – сердито сверкнула глазами Мельсиль, – и если то, что ты ее как следует вздрюкнешь, позволит тебе сохранить хотя бы сотню жизней наших солдат, то пусть так и будет.
Грон несколько мгновений переваривал ее слова, а затем оглушительно расхохотался.
– Да уж, Мельсиль, – заявил он, отсмеявшись, – ты даже свой гнев подчиняешь своему долгу и обращаешь на пользу стране. – Он сложил бумаги, засунул их под свою подушку, а затем поднялся на ноги и, подойдя к жене, резким движением, так что пара швов просто лопнула, не стянул, а буквально содрал с нее платье. – Иди сюда, моя королева, – жарко прошептал Грон, с силой, но нежно кидая ее на кровать. – Я покажу тебе, как я умею…
– И потом, я знаю, что ты все равно мой, – прерывающимся голосом прошептала Мельсиль, – и что никогда и ни с кем тебе не будет так хорошо, как со мной. Никогда. Ни в горе, ни в радости… И ни с кем…
А затем она уже не могла говорить…
В Гравэ Грон выехал через неделю. За прошедшие несколько месяцев количество сидельцев в подземельях замка изрядно уменьшилось. Около трети Шуршан после всех проверок и перекрестных допросов счел возможным выпустить. Вернее, не то чтобы просто выпустить… Все они были из, так сказать, прозревших, то есть понявших, кто являлся истинной причиной обрушившихся на них бед и невзгод. Но даже не это было главной причиной, по которой они с Гроном решились на освобождение. Просто из допросов семерки доверенных лиц Черного барона удалось непреложно установить, что те, кто являлся тем поводком, на котором барон и держал эту часть попавших в его паучьи сети, ныне точно мертвы. Кто вследствие того, что его доконала болезнь, обязательство по лечению которой принял на себя Черный барон, кто не выдержав условий тюрьмы, из которой он же, барон, обязался, но вовсе не торопился бедолагу извлекать. А зачем? Человека в тюрьме куда легче контролировать, чем на воле. Тем более ему. А на воле еще сбежит тайком, лишая контролера возможности и дальше безоговорочно управлять своим подопечным. К тому же смерть в тюрьме легче легкого скрыть, продолжая пичкать подопечного уверениями, что все хорошо, что еще чуть-чуть, совсем немного, и совершенно здоровый сиделец, полностью находящийся в курсе усилий по его вызволению, выйдет на свободу. И только вот такие проколы, когда некое количество посвященных в истинное положение дел попадают в руки тех, кто может задать им необходимые вопросы, заставляют правду выплывать наружу.
Не все сразу приняли эту правду. Кое-кто, даже прозрев, все равно не хотел верить в то, что все кончено и тот, кто ему так дорог, – мертв окончательно и бесповоротно и что Черный барон из тех, кто может лгать столь нагло. Но Шуршан был терпелив. Он давал читать протоколы допросов, организовывал очные ставки, подсаживал в камеры к сомневающимся тех, кто успел ранее убедиться в том, что он говорит им пусть и очень горькую, но истинную правду. И постепенно в сердцах людей разгоралось желание мести. Оно было разным – от неуправляемой ярости, когда руки буквально сами тянутся к горлу врага, до тоже ярости, но холодной, расчетливой, способной подчиняться голосу разума. Поэтому среди этой трети освобожденных Шуршан провел кропотливую предварительную работу. Часть из них, кому желание мести напрочь затмило разум, действительно были просто отпущены. С некоторыми наставлениями по поводу того, кто из подручных Черного барона (а установка их имен, должностей и наиболее вероятных личин, под которыми они были известны, а также мест их наиболее частого пребывания являлась одной из наипервейших забот всей разведывательной сети Шуршана) принял наиболее деятельное участие в постигшей их трагедии. Все равно люди собирались мстить, так почему бы не помочь им слегка нужной информацией? Если даже эти мстители и не достигнут стопроцентного успеха, все равно атаками они изрядно напрягут всю систему Черного барона.
А вот остальные, более адекватные и готовые не просто немедленно броситься утолять жажду мести, а поработать на то, чтобы из этого получился наиболее эффективный результат, готовились Шуршаном гораздо серьезнее. Он даже организовал для них в Гравэ нечто вроде ускоренных курсов, по типу школы службы охраны королевы маркиза Агюена. В свои прошлые ипостаси им теперь, конечно, никакого хода не было. Но родственные, дружеские, деловые связи в местах их прошлого проживания у них сохранились, и их внедрение в те места, откуда они были родом, должно было пройти куда как легче, чем если бы они отправляли людей, как все время до этого. Практически в никуда. Снабдив их лишь навыками, куцей информацией и некоторой суммой денег. Так что у Шуршана вырисовывалась возможность быстрого создания еще одной сети агентов в Насии, причем агентов, у которых были личные причины ненавидеть Черного барона и опять же личный опыт по поводу того, каким хитрым, подлым и коварным может быть этот человек.
До крепости на этот раз они добирались четыре дня. После того как очередной выпуск школы службы безопасности влегкую обошел все секреты Шуршана и совершенно бесшумно взобрался на стены Гравэ, Грон устроил Шуршану изрядную выволочку, резко активизирующую мыслительную активность. И Шуршан предложил ход, невольно восхитивший Грона. Все равно Гравэ нуждался в снабжении, так почему бы в одном дневном переходе от него не построить деревеньку, в которую заселить родственников личного состава службы, на коих и возложить дополнительную обязанность отслеживать всех, приближающихся к крепости. Нет, ближайшие подступы, в радиусе десятка миль от замка, были полностью перекрыты новой, переработанной схемой постов и секретов. Некоторые склоны, доступные лишь теоретически, прикрыли, подселив на них колонии птиц. Кое в каких местах, на первый взгляд вполне проходимых, устроили скрытые ловушки, причем, скорее, не смертельные, а наносящие серьезные и болезненные раны. Так что любой отряд, незнакомый со схемой охраны, непременно должен был бы, подкрадываясь к Гравэ, еще на дальних подходах заполучить себе пару-тройку слаботранспортабельных раненых. Которых либо пришлось бы добить, чтобы не стеснять маневренности, что явно не слишком хорошо повлияет на моральный дух остальных бойцов отряда и их упорство в достижении цели, либо заняться их эвакуацией, совсем отказавшись от задачи. Поэтому в средней и ближней зоне замок оказался прикрыт неплохо. Однако наличие на дальних подступах вроде как обычных деревенек придавало всей системе охраны замка дополнительную устойчивость. Там всякий житель должен был быть не просто заинструктирован до полусмерти старостой либо капитаном ополчения по поводу того, что следует проявлять бдительность и присматриваться к любым следам появления незнакомцев в ближайшей округе, а лично заинтересован в этом, поскольку любое упущение может напрямую затронуть его собственную семью, его отца, брата, сына. Грон не удержался и решил проверить, насколько свежеиспеченные жители этой деревеньки действительно контролируют прилегающую территорию. Тем более что местность он знал, и неплохо.
Едва Грон с небольшим конвоем переехали недавно расширенный и отремонтированный мост через не слишком полноводную речушку, как он велел конвою свернуть в лес и углубиться в него где-то на милю от опушки. Там тек ручей, впадающий в эту речушку чуть выше по течению, и его берега в принципе с некоторыми усилиями были проходимы даже для конного.
Им удалось сделать всего один переход, когда после очередного поворота им встретились три деревенские девки и двое пацанят с корзинами свежеиспеченного хлеба и копченой рыбы, крынками молока, туесом соленых грибов и моченой брусники.
– Вот, господин онотьер, – низко кланяясь и смущаясь, произнесла одна из девок, – вам наш староста прислал, коли уж в деревню заехать побрезговали.
Грон рассмеялся и, спрыгнув с коня, крепко поцеловал молодуху. Отчего та зарделась, хотя в глазах у нее запрыгали озорные бесенята.
– Это кто же у вас такой расторопный староста, красавица?
– Так это, – произнесла та, явно удивленная тем, что хоть кто-то, пусть и сам принц-консорт, может не знать их старосту, – господин Кразий.
– Кразий Один Удар? – ахнул Грон.
