несебрского горожанина Трайчо о том, что какие-то разбойники громят его корчму. Этот, – он указал на Сашку, – единственный, кто остался цел. Все остальные лежали замертво. Поэтому городская стража предъявляет ему обвинение в нарушении общественного порядка.
– Эй, эй, эй! – запротестовал Сашка. – Пригласите сюда Трайчо! Все наоборот! Ничего я не нарушал. Я лишь защищал Трайчо и его имущество от пьяных матросов.
– Вот. – Стражник шагнул к судейскому столу и положил на него бумажный свиток. – Это обращение Трайчо. Он доверяет городской страже представлять его интересы в уголовном деле о разгроме его корчмы.
– А возмещение убытков? – поинтересовался судья.
– Он не предъявляет претензий. Если он не сумеет договориться с виновным, то потом предъявит имущественный иск.
– Понятно. Так в чем суть дела?
– Этот… – Стражник вновь мотнул головой в Сашкину сторону. – Уложил двадцать восемь безработных матросов и разнес в дым корчму.
– Убитые, покалеченные?
– Они молчат, ваша честь. – Стражник пожал плечами. – Матросы… Вы же знаете, что это за публика.
– Итак… – Судья указал пальцем на Сашку. – Обвиняется в нарушении общественного порядка и приговаривается к штрафу в пользу города Несебра в один золотой флорин! – Он хлопнул ладонью по толстой книге, лежащей перед ним. – До внесения штрафа в городскую казну содержать виновного в городской тюрьме.
– Ого! – в один голос воскликнули стражники. Столь сурового наказания не ожидали даже они.
– Я готов заплатить! – закричал Сашка. – Но все мои деньги остались в корчме! Как же я заплачу, если не вернусь сейчас туда?!
Судья лишь равнодушно пожал плечами и сказал, обращаясь к стражникам:
– Уводите…
«Теперь мне все ясно, – подумал Сашка. – Вот в чем была задумка «рыбасоидов»! Они заставляют меня поселиться на постоялом дворе, где живет лишь одна пьяная матросня. Организация драки – вообще не вопрос. Вовремя появляется городская стража, и судья – свой человек. В результате – я в камере. И, как им кажется, они могут делать со мной, что угодно. А вот хренушки вам. Эти трое клоунов с копьями – не препятствие. Главное – что с Ольгой? Жива ли? И где она?» Все эти мысли пронеслись в его голове буквально за одно мгновение, ибо даже стражники не успели еще среагировать на команду судьи, как приоткрылась дверь и в комнату шагнул монах.
– Чего тебе, святой отец? – раздраженно спросил судья.
– Я заплачу за него штраф. – Монах подошел к столу и положил перед судьей золотую монету.
Судья вновь пожал плечами:
– Можешь забирать его.
Монах взял онемевшего от удивления Сашку за руку и повел из здания суда.
– Ну ты даешь, Гаврила Иванович… – вполголоса сказал великий воевода монаху. – Ты же «рыбасоидам» весь план поломал.
– План им поломал не я, а… Вчера в город явился царь болгарский со своей свитой и такое тут устроил представление…
– Знаю.
– Ну, я так и подумал, Тимофей Васильевич, что ты к этому руку свою приложил.
Безуглый, переодетый монахом, и великий воевода спорым шагом, нигде не задерживаясь и не притормаживая, шли по совершенно незнакомым Сашке улицам и переулкам.
– Куда мы идем, Гаврила Иванович? – оглядываясь по сторонам и не узнавая местности, поинтересовался Сашка.
– А мы уже пришли. К Трайчо, на постоялый двор, – ответил Безуглый. – Только ты заходил через корчму, а это конюшня. Здесь вход с другой улицы.
Он отпер калитку, прорезанную в больших высоких воротах, и нырнул внутрь. Сашка последовал за ним, оказавшись в помещении метров шести высотой, освещавшемся через длинное узкое окно, расположенное почти под самой крышей. Света окно пропускало мало, поэтому в конюшне царил полумрак, особенно приятный в такую жаркую погоду, как сегодня. Справа от себя Сашка разглядел лошадь, подаренную ему царем Шишманом, склонившуюся над полными яслями, а слева – большущий, под крышу, стог сена, к которому была приставлена корявенькая, довольно-таки хлипкого вида лестница.
– Полезай наверх, государь, – распорядился Безуглый тоном, не допускающим никаких возражений.
Сашка с сомнением поставил ногу на первую перекладину, перенес на нее вес всего тела. Перекладина скрипнула, изогнулась, но выдержала. Тогда он, стараясь нигде не задерживаться, стремительно вскарабкался на самый верх и перекатился на сено. Лежа на животе, глянул вниз – лестница цела, и теперь по ней карабкался наверх Безуглый. Наверху, под самым окном было гораздо светлее, чем там, внизу, но внезапно на спину Сашке кто-то навалился, закрыл его глаза своими ладонями и прошептал на ухо:
– Тимоша… Любимый…
Сашка резко перевернулся, подминая под себя закрывшего ему глаза человека. Исхудавшее, почему- то измазанное сажей лицо, коротко, по-мальчишески остриженные волосы, потрескавшиеся, обметанные болячками губы. И только глаза – ее, бездонные глаза-озера.
– Ох… – от избытка чувств, переполнявших его, Сашка только и смог, что облегченно вздохнуть, прежде чем припасть к ее губам.
– Кхе-кхе, – деликатно прокашлялся Безуглый, взобравшийся на самую верхнюю перекладину. Но, видя, что на его деликатности эти двое не обращают никакого внимания, попросил: – Государь, ты бы подвинулся чуть-чуть… Лестница, сам видел, какая. Я хоть и мало вешу, но перекладины тут на ладан дышат. Не ровен час, обломится…
Сашка откатился от края, сел, прижал к себе Ольгу, сграбастав ее в охапку. Она тоже обняла его, прижавшись головой к его широкой груди. Так и сидели они молча – обнявшись и глядя глаза в глаза. Гаврила Иванович перебрался с лестницы на стог и тоже сел. Тоже помолчал чуть-чуть, повздыхал, глядя на нашедших друг друга влюбленных, и даже смахнул что-то со своих редких стариковских ресниц тыльной стороной ладони. Соринку, наверное.
– Полагаю, государь, тебе интересно узнать… – начал он. Сашка утвердительно кивнул. – Ну вот… Пришел я в город и для начала решил все постоялые дворы обойти. Конечно, похитители могли и в частных домах поселиться, но тогда уж мне их за день-два было бы не вычислить. Поэтому оставалось надеяться на удачу и начинать поиски с самого очевидного.
Сразу у городских ворот я выяснил, что в городе имеется три постоялых двора. И первым делом отправился я к Трайчо. Разузнал, что здесь одни моряки квартируют, и понял, что тут «рыбасоидов» быть не может. Они ведь все, как правило, люди состоятельные. Да и неправильно было бы похитителям селиться там же, где они и тебе, государь, место ожидания определили. Посетил я следующий постоялый двор. Публика там, не в пример здешней, вся приличная – купечество вперемешку со служилыми людьми. Но ни одной женщины ни среди постояльцев, ни среди прислуги. А уж на третьем постоялом дворе я сразу же узрел повозку крытую, похожую на ту, про которую Епифаний рассказывал. Навел справки. Выяснил, что весь постоялый двор, все комнаты сурожский купец по имени Геркулес занимает. Поселился он здесь месяц назад. И с тех пор, как какая комната освободится, он ее нанимает. И в комнате селятся его люди. Итого заселилось девяносто шесть душ. Тьфу, прости Господи… Какие могут быть души у дьявольских слуг? – Тяжело вздохнув, Безуглый перекрестился. – А несколько дней назад супруга этого Геркулеса приехала вот на той самой повозке. Вся из себя больная, ходит – еле ноги передвигает. А едут они в город Афины к тамошнему знаменитому врачу. Я еще, помнится, подумал: зачем из Сурожа неведомо сколько тащиться в Афины в тряской повозке, когда на корабле это можно сделать в несколько дней? Одним словом, появились у меня сильные подозрения, что мне удалось установить местообиталище боярыни Ольги. А по поводу Геркулеса я грешным делом подумал, что это лично Некомат явился, ну на крайний случай Кнопфель-
