покалеченную ногу и общую субтильность сложения, польза от него будет. Он хоть и не мог принимать участия в возне с парусами, неплохо знал устройство дизелей и мог как-то стоять, то есть сидеть, за штурвалом. И, главное, вполне прилично стрелял из двадцатисемимиллиметровой пушки моего производства.
Еще в команде было два матроса — Влас и Марик. Последнего я взял за его физическую силу — после того как год назад ему были подарены пудовые и двухпудовые гири, парень сильно накачал мускулатуру, хоть и до того не отличался хилостью. Ну, а что с сообразительностью у него было так себе — не страшно: умных на «Мечте» и без него было достаточно.
В качестве морской пехоты на борту присутствовали Ханя с Тимом. Впрочем, перед экспедицией они прошли краткий курс обращения с парусами и теперь при необходимости могли подменить Власа.
И, наконец, я — руководитель экспедиции и адмирал.
Мы шли под одними парусами и на четвертый день пути оказались у острова Рапа-Ити, который был раза в два побольше Питкэрна и весь утыкан горами в те же самые два раза повыше. То, что он обитаем, стало видно примерно с километр, но на нас никто не обращал особого внимания. Я внимательно осмотрел островок в бинокль. Признаков явного неблагополучия не видно, значит, проходим мимо. Мы же не исследовательская экспедиция, так что надо плыть к цели, пока погода благоприятствует. А соскучиться по твердой земле еще никто не успел.
Проводив взглядом удаляющиеся вершины двух самых высоких гор острова, я вздохнул. Теперь, если продолжать идти прежним курсом, впереди у нас четыре тысячи километров океана без единого клочка суши на нем.
Тихий океан оправдывал свое название еще две недели. Все это время дул слабый северный ветер, и «Мечта» потихоньку ползла на запад, немного смещаясь к югу, каждый час оставляя за кормой от восьми до десяти километров. Потом ветер начал свежеть, что было хорошо, и менять направление на восточное — а вот это уже не очень. Дело в том, что вопреки многим поговоркам про попутный ветер для нашего корабля он вовсе не был самым выгодным. Быстрее всего «Мечта» шла при боковом ветре. Но даже и при попутном скорость увеличилась до двенадцати километров в час.
Потом ветер опять сменился и задул с юга. Я забеспокоился: не тайфун ли это? Мало ли, что в этих широтах они наблюдаются редко, нам и одного хватит. Но барометр устойчиво стоял на семистах семидесяти миллиметрах и не думал падать, а под свежим ветром с левого борта «Мечта» прибавила еще три-четыре километра скорости. Я уже прикидывал, продолжать ли нам старый курс, при котором мы выходили на Северный остров Новой Зеландии, или сразу чуть довернуть на север, чтобы обойти его, но тут настал штиль. Причем не классический, а какого-то совершенно издевательского характера.
Представьте себе: плывете вы по абсолютно спокойному океану на дизелях, и вдруг сбоку начинает дуть ветерок. Разумеется, следует команда «поднять паруса!», но, пока она выполняется, ветер меняется на встречный. Паруса приходится убирать, ветер исчезает, чтобы через часок-другой задуть вновь, теперь уже с кормы. И так три дня подряд!
А потом началось какое-то странное явление, которое я, подумав, определил как мертвую зыбь. При полном безветрии по океану с запада на восток ровно шли волны — длинные, пологие и совершенно одинаковые. А мы на дизелях перекатывались с одной на другую, продолжая путь на запад.
Вскоре небо заволокло облаками, появился с каждым часом усиливающийся западный ветер, к вечеру набравший силу баллов примерно до восьми. Мы продолжали идти навстречу волнам и ветру, но теперь я не был уверен, что нас не сносит назад, а определить координаты не представлялось возможным. На небе — сплошные облака, а в наушниках не слышно ничего, кроме треска грозовых разрядов. Тонга уже распорядилась было надувать плавучий якорь, но тут впереди показалась огромная волна — раза, наверное, в два выше обычных. Катамаран, задрав носы, вскарабкался на нее, потом устремился вниз, и я увидел, что за первой гигантской волной идет вторая. Точно такая же, если не больше!
Удар стихии был страшен. «Мечта» содрогнулась всем корпусом, что-то затрещало, на полу кают- компании появилась вода, и за толстым поликарбонатом иллюминаторов была она же. Тонга быстро вертела штурвал влево.
Наконец волна схлынула, и стало видно, что мы все-таки вынырнули, а впереди пока обычные волны.
Я был полностью согласен с капитаншей в том, что курс надо срочно менять на поперечный по отношению к волнам, что бы ни писалось на эту тему в морских справочниках. Ведь видно же, что вдоль волн катамаран идет более или менее нормально, а попытка переть им навстречу скорее всего закончится на дне.
К вечеру шторм усилился. Мы продолжали идти на дизелях градусов под семьдесят к волне, переваливаясь с одного борта на другой. И при этом наблюдалась не очень оптимистичная картина — носовые оконечности шевелились, как у надувного «Валдая» на волнах. То есть каркас перемычки где-то треснул, и она потеряла жесткость. Вроде бы это явление пока не прогрессировало, но плыть на корабле, который готов в любой момент разделиться на два, мне как-то не очень улыбалось. Прикинув, где могли быть повреждения, я послал на разведку Ханю, как самого мелкого члена экипажа.
Каркас, соединяющий корпуса «Мечты», был объемным, обшитым фанерой. И к подозрительным местам можно было подобраться только изнутри, иначе пришлось бы отдирать обшивку. Но сделать это мог только очень тощий и маленький человек — я, например, там почти наверняка застрял бы.
Мы открыли люки в задних торцах кубрика, и Ханя, как ящерица, полезла внутрь стального каркаса. Вскоре она вернулась, и с не самыми радостными сообщениями.
Повреждения есть в трех местах. Но справа они не очень серьезные, просто треснули сварные швы. А вот слева диагональная перемычка вообще лопнула, косынку, соединяющую продольную и поперечную балки, изогнуло, и весь этот узел шевелится.
Вздохнув, я попытался протиснуться в указанном направлении. Мне удалось продвинуться примерно на метр, так что стала видна картина, только что описанная Ханей. Никакого оптимизма она не внушала. И, главное, даже если я и смог бы как-то просочиться к поврежденному месту, заварить его у меня бы точно не получилось.
— Идти надо мне, — предложил Поль, когда я с трудом выполз из тоннеля. — Ты, Ник, слишком большой, а больше никто не умеет варить. Но сначала нужно сделать накладки, которые я там приварю.
Они были изготовлены за пятнадцать минут, потом Поль, присмотревшись к маске, взял ножницы и решительно обкорнал ее так, что осталось практически одно стекло с небольшим отростком картона вниз. Его парень изогнул под прямым углом и зажал зубами. Ухватил в левую руку шнур, к которому были привязаны провод с держаком и связка электродов, в правую — еще один, от изготовленных накладок, и пополз. Как-то протиснулся к нужному месту, потянул веревку с держаком и электродами. Повозился, устраиваясь поудобнее, и потащил к себе заготовки.
— Готов! — донеслось из глубины каркаса. Я повернул ключ сварочного генератора, мотор завелся, Поль дернулся — видно, его ударило током. Никуда не денешься, он же внутри стальной клетки, к которой подсоединен минус, в руках у него плюс, а вокруг все мокрое, да еще и в соленой воде. Остается только надеяться, что семьдесят пять вольт даже в таких условиях окажутся не смертельными. Эх, и что мне, дебилу, мешало оснастить генератор блоком снижения напряжения холостого хода? Хотя, пожалуй, Поль его все равно отключил бы — ведь он затрудняет зажигание дуги.
— Сто пятьдесят! — крикнул Поль. Я повернул регулятор тока до соответствующей цифры. Засверкали отблески дуги, само место сварки с моей позиции не просматривалось.
— Двести!
Ага, значит, Поль уже прихватил детали и сейчас начнет приваривать накрепко.
Я перевел регулятор тока в крайнее положение — двести ампер было максимальным значением для этого генератора.
Сварка продолжалась минут десять. Периодически катамаран заливало водой, дуга гасла, Поль шипел, но потом вновь продолжал свой нелегкий труд. Но наконец крикнул:
— Сделано!
