Алексашка разобиделся и сразу в бега собрался. Забрал воевода у боярыни свою долю казны, лошадей, оружие и уехал из Вереи то ли в Москву, то ли в Рязань. Вот, собственно, и все, что я знаю.
— Ой ли? Митрофан, я не первый день на свете живу, и разбираться с разбойными делами мне еще покойный князь Василий доверил. Ни в жизнь я не поверю, что без тебя в этом деле обошлось. Больно ты об Алексашке заботишься и хвалишь этого татя! Есть у меня большое подозрение, что это ты самозванцу про боярскую ябеду рассказал. С твоей помощью разбойник от допроса сбежал и увез с собой тайну скорострельной пищали. Придется тебя, Митрофан, на дыбе допросить с пристрастием, не обессудь — служба!
— Эх, боярин, я все тебе как на духу поведал, а ты из меня жилы тянуть решил! Я твоих людей от смерти спас и не дал крови пролиться. Алексашка воев твоих запросто положит и станет великому князю Московскому кровным врагом, а с таким человеком дружить надо, а не воевать! Две сотни стрельцов со скорострельными пищалями тысячную дружину кованой рати с коней ссадят, как помелом кошку с забора, — обиженно ответил старый воин.
— Ты, Митрофан, сироту несчастную из себя не строй, на дыбу тебя никто сразу не потянет, но посидеть маленько в остроге придется! Дело с пищалями скорострельными особого пригляда требует. Если врагам великого князя пищали эти достанутся, то не сносить мне головы! Поэтому всех, кто в это дело посвящен, мне придется от посторонних глаз убрать, пока мы Алексашку твоего не перехватим и в Москву не привезем!
Боярин позвонил в колокольчик, и через мгновение в горницу вошли два здоровенных холопа с бандитскими рожами.
— Прошка, отправь в приказ человека, пусть Кузьма Татарин немедля свою полусотню в поход готовит. Авдею Плешивому передай, чтобы он освободил в остроге три комнаты почище для гостей дорогих. Дьяка Евлампия и Мизюрю спешно ко мне! Одна нога здесь, другая там!
Один из холопов поклонился и тенью выскользнул за дверь, а другой, сделав стойку как охотничий пес, ждал приказа хозяина.
— Щербатый, поднимай своих бездельников с печи, берите боярыню, что ко мне приходила, под белы руки и в острог к Авдею. Обид боярыне не чинить и без баловства, а то знаю я вас. Людей боярыни тоже повязать и в острог! Сделать дело по-тихому и без крови. Все необычное оружие, что у них найдете, в сундук и под печать. Этого тоже в острог, но держать отдельно. Они мне все живыми и здоровыми нужны, если что — с тебя спрошу! Понял?
— Да, боярин! Все в точности исполню! — ответил холоп и, выглянув за дверь, позвал подручных, которые вывели из горницы Митрофана Хромого.
Боярин остался один и, снова усевшись в кресло у окна, задумался.
Служилые люди московской Разбойной избы не зря ели свой хлеб, каждый дьяк и городовой боярин знали свой маневр, а потому действовали без мелочной опеки со стороны начальства. Служилые люди в приказ подбирались под строгим контролем Степана Бородатого, который лично знал каждого подчиненного, при этом на дух не переносил лизоблюдов и дураков. Боярину хорошо было известно по собственному опыту, что смышленому сотруднику не нужно все разжевывать, а достаточно просто поставить задачу и проконтролировать результат, что в разы повышало эффективность работы. За Разбойной избой числилось меньше сотни штатных сотрудников, но паутина тайной службы московского князя опутывала всю Русь, и даже в Орде у Степана Бородатого имелись свои глаза и уши. Поэтому уже к полудню по Рязанской дороге в сторону Вереи вылетела на рысях полусотня дружинников, которой была поставлена задача отыскать след отряда Алексашки Томилина и по возможности доставить оного в Москву. Сотник Кузьма Татарин получил строгий приказ действовать тайно и до крови дело не доводить, потому что Алексашка Томилин нужен главе Разбойной избы живым и здоровым.
После полудня в усадьбу Степана Бородатого посыльные доставили из Пушечного двора двух розмыслов, которым боярин показал отобранные у дружинников боярыни Воротынской скорострельные пищали. Выслушав объяснения боярина, розмыслы поначалу отнеслись к лежащим перед ними пищалям весьма скептически, но вскоре, угрюмо насупившись, стали задавать многочисленные вопросы, на которые у боярина ответов не было. Чтобы не терять времени попусту, в горницу привели арестованного десятника Пелагеи, который ответил на часть вопросов оружейников. Однако эти ответы не обрадовали розмыслов, а только подпортили им и без того невеселое настроение.
Когда вопросы у розмыслов закончились, Степан Бородатый пристально посмотрел на раздосадованных специалистов и спросил:
— Что скажете, гости дорогие? Хороши пищали или баловство все это? Сумеете таких пищалей наделать для княжеской дружины?
Приглашенные на экспертизу специалисты немного помялись, но затем старший по возрасту ответил:
— Пищали сделаны из плохого железа и долго не прослужат. Если из них часто стрелять, то вскоре стволы раздует и порвет. Правда, придумана пищаль очень толково, однако мастер нам неведом. В оружии не хватает самых важных деталей, без которых пищаль к бою негодна. В общих чертах можно понять, как все это работает, но без главного секрета нам не разобраться. Хуже всего то, что, даже если мы получим пищаль в целости, и тогда толку все равно не будет!
— Как это так? Или вы мастера криворукие, что такую безделицу сделать не сможете? На этих пищалях не отделки тонкой, ни серебрения с позолотой нет, так, железка железкой! — удивился Степан.
— Не в этом дело, боярин. Одну пищаль мы легко сделаем, и позолотим, и отполируем, но много таких пищалей сделать не сможем! Хитрость тут не в отделке, а в том, что все части в пищалях скорострельных полностью одинаковые. Ты не смотри на то, что они вроде грубо сделаны, но главные части пищалей выделаны с такой точностью, что нам не под силу! Если все пищали разобрать и детали перемешать, то можно любую пищаль без подгонки снова собрать, и она стрелять будет. Патроны, в которые порох и пули заложены, будто близнецы единоутробные, не отличить! Не может никто из наших мастеров так работать, а для долгого боя таких патронов многие тыщи нужны. Если каждый патрон под пищаль подгонять, то выстрел из нее золотым выйдет. Эх, знать бы мастера, сумевшего такое измыслить, а главное — изготовить. Даже я на старости лет к тому мастеру в подмастерья попросился бы, только за одну науку день и ночь работал бы, да еще и приплачивал! — в сердцах махнул рукой седой розмысл.
После ухода розмыслов Степан Бородатый, несмотря на болезнь, засиделся в горнице до поздней ночи. Дело о скорострельных пищалях не терпело промедления, поэтому пришлось лично принимать посыльных с докладами и обсуждать с подчиненными планы поимки Алексашки Томилина. К полуночи план операции в основных чертах был готов, и агентам Степана Бородатого в Новгороде и Пскове были написаны послания со строжайшим предписанием любой ценой найти беглого воеводу и срочно сообщить об этом в Москву.
Глава 13
В тот день, когда в Москве боярин Степан Бородатый узнал о существовании Алексашки Томилина, обоз купца Еремея Ушкуйника приблизился к заставе на границе Волоцкого и Тверского княжеств. Неподалеку от дороги стоял небольшой деревянный острог, где таможенный пристав тверского князя взял с обоза въездную пошлину и выдал Еремею подорожный ярлык, после чего мы отправились дальше. В Тверь заезжать Еремей не собирался, поэтому наш обоз направился по объездной дороге в сторону Торжка, где начинались земли Великого Новгорода.
Я даже не подозревал о происходящих в Москве событиях и тихо посапывал во сне, закутавшись в извозчичий тулуп. Однако насладиться безмятежными снами из прошлой жизни мне не удалось, потому что меня разбудил голос Еремея, решившего составить мне компанию.
— Не спи, замерзнешь! Давай лучше потолкуем о делах наших скорбных, — окликнул меня купец.
— Еремей, у тебя что, шило в одном месте колет? Совести у тебя нет, я только задремал, а ты в ухо орешь, — обиженно произнес я, выныривая из сладкой дремы.
