мягкий карандаш из стаканчика настольного прибора из серого мрамора, достала чистый лист из одной из папок и, не воспользовавшись дубовым полумягким креслом с низкой спинкой в виде дуги, а присев на край стола, начала быстро рисовать. Шуршал грифель, и под этот тихий шорох на потолок забралась огромная тень Нины; казалось, вместе с тенью она полностью ушла в работу, изредка бросая на Виктора молниеносные взгляды.
— Примерно так, — сказала она, закончив, и протянула листок.
Виктор вздрогнул. На рисунке он стоял, опершись рукой на березу, двадцатилетний, с длинными волосами, баками и полоской юношеских усов, в клетчатой расстегнутой ковбойке, завязанной узлом на животе, в старых истертых джинсах с заклепками.
У него дома лежал такой снимок. Это было в стройотряде под Дубровкой. Даже пейзаж сзади, намеченный несколькими карандашными штрихами, был похож. Джинсы, кстати, не фирмовые, а вьетнамские, рабочие.
— Откуда… откуда у тебя такой талант? Потрясающе.
— Тебе нравится? Понимаешь, я не могу рисовать людей реалистично, как они есть, я рисую, как вижу, а это не всегда похоже на то, что видится всем… это еще одна причина. Вот ты — это он. Веришь?
— Конечно. Это я.
— А другие так не верят. Кроме художников. Ты не пишешь?
— Нет.
— Значит, просто другой. И не из рейха. В рейхе ковбойских штанов не носят, запрещено… так не причесываются и себя не держат.
«Так. Здесь я еще и в двадцатилетнего пацана превратился. Внутренне. А может, я просто всю жизнь им был и это просто здесь заметно? А что она еще вычислит? Надо что-то делать…»
Станция выдала очередной фокстрот, Виктор заметил, что она не дает даже перерывов на новости.
— Нина, ты гений и прелесть! Я в восторге! Пошли танцевать! — И он, подхватив ее за руку, увлек в гостиную и повел под музыку.
— Тебя так поразил мой рисунок, что ты пустился в пляс?
— Не то слово! Такие неожиданные и точные метафоры! Такое глубокое проникновение в характер и умение так необычно, двумя-тремя штрихами… иносказаниями… в общем… — И он вдруг порывисто поцеловал ее в округлые, соблазнительные губы.
— О! — воскликнула Нина.
— Прости, я просто не знаю, как выразить…
— Да ладно, — примирительно сказала она, чуть загораясь румянцем. — Еще никто от меня так оригинально не терял голову. Но раз уж ты ее потерял…
Она слегка склонила голову набок и, чуть приоткрыв рот, медленно приблизила свои губы к его губам; дыхание ее становилось все более глубоким и частым, она постепенно разгоралась, сознательно оттягивая момент слияния в поцелуе, дразня себя, свою плоть близким присутствием мужчины; она выпивала его, как бокал вина, вначале взвинчивая и заряжая себя легкими прикосновениями своих уст. Ее движения постепенно становились все более непроизвольными, дыхание перемежалось легкими стонами, ее руки уже не контролировались разумом, но где-то в глубине, какими-то невероятными усилиями, она удерживала себя, как свернутую патефонную пружину, и, казалось, сами эти усилия, сама эта воля доводит ее до высшей точки накала. И вдруг пружина вырвалась — и в комнату словно влетела молния, сузив стены в бесконечно малую точку, внутри которой не было ничего, кроме них самих.
Кого она целовала? Его? Или того парня в джинсах под Дубровкой, которого в нем увидела? А может, Нине просто нужен был тот, который может оценить ее талант, и не только художницы? Виктор понял, что вряд ли это он когда-нибудь точно узнает.
Она отпрянула от него легко, неожиданно, порывисто; ее глаза озорно сияли, краска на губах размазалась, она пыталась перевести дух, и меховая оторочка декольте так и ходила от глубокого дыхания.
— Ну как? — кокетливым голосом спросила.
— Ты — шедевр…
— Тогда допиваем бокалы и продолжим свободно терять голову.
Нина щелкнула выключателем радиолы и отвезла столик на кухню, где хлопнула дверца электрохолодильного шкафа. Через пару секунд она уже показалась со стороны двери в спальню, освещенную люстрой с ностальгическим красным шелковым абажуром с бахромой. Размазанная помада была уже стерта с ее лица, горящего здоровьем и восторгом.
— Ну чего же ты стоишь? Выключай свет, и идем разлагаться.
Глава 14
Игры без разума
В комнате стояла тишина. Даже ночной шум улицы не доносился через сдвоенные окна — то ли остекление было таким мощным, то ли снаружи все вымерло. Холодильник на кухне не тарахтел — видимо, автоматика его выключала. Виктор лежал на спине с закрытыми глазами, и в голову его лезли разные мысли.
Первое. Не относится ли Нина к агентессам Ковальчука по профилю случайного знакомства? Хотя… это слишком уж сложно получается. Это надо еще сделать из нее талантливую художницу, внедрить заранее в местную богему (никто вчера не удивился ее награждению), какой глобальный заговор в духе Яна Флеминга… Случайное знакомство организовать проще. Да и не похоже, чтобы для нее все это было работой. Игра, развлечение, а больше всего — вдохновение.
Второе: не потерялся ли дерринджер? Нет, вроде затылком чувствуется. Виктор вчера, улучив момент, когда Нина выскакивала из комнаты, переложил его из кармана в обширное портмоне и засунул под подушку.
Третье. Его так и не озарило насчет «Аттилы». Впрочем… может, он тут валяется, а где-то там в подсознании обрабатывается вводимая информация, и в какой-то момент — бах! — пошел принтер листочки печатать. Главное — терпение… у Юлиана Семенова, что ли, это было? С такой жизнью одни детективы в голову лезут…
Он повернулся на бок и приоткрыл один глаз. Комната была озарена бродвейским светом иллюминации на Сталинском проспекте и в сквере Советском. Нина стояла у одного из высоких окон комнаты, опершись обеими руками на широкий подоконник, слегка согнув левую ногу в колене, и смотрела на улицу, подставляя свою свободно дышащую, не прикрытую ничем фигуру скудным лучам электрических ламп и газосветной рекламы; казалось, будто она позирует для какой-то неведомой картины.
— Проснулся? — Она повернула к нему голову, на лице, черты которого не сумел исказить косо падающий свет, играла задумчивая улыбка. — Спи еще. Я приду. Просто тишина такая…
— Ты там как на картине.
— Может быть… Но у нас такую открыто не выставят. Античные можно, современные почему-то нет…
— Со временем разрешат.
— Может… У тебя под подушкой дамский револьвер.
— Это пугач. От собак. С холостыми.
— Ничего особенного, некоторым осодмильцам дают оружие… Тебе поручали оперативную работу? Можешь не говорить. Тут прошлую неделю на Петровской бандита взяли, он в Рыбинске инкассатора ограбил. Ваши не участвовали?
— Понятия не имею. Знаешь, где я участвовал? Это когда за линией стрельба была и вертолеты летали.
Нина заливисто расхохоталась:
