плац идти не стоит — там всякой дряни полно, даже одуваны есть. А с самого края, у входа в штаб, куст сирени растет. Видел, когда был здесь в последний раз год назад. Кустик с тех пор наверняка еще больше разросся. С сиренью шутки плохи. Заденешь листья, газ выделит — и общий привет. Значит, пойдем вдоль казармы за патрулем — так шансов меньше на следующий нарваться.
Сказано — сделано. Мотающееся из стороны в сторону пятно света виднелось уже в порядочном отдалении. Данил огляделся, выискивая опасность, — и крадучись, короткими перебежками, рванул краем ангаров вслед. Пробежал мимо казармы, штаба — и вот она стоянка, добро пожаловать!
Да только никаких машин на стоянке не было…
«Ах ты, твою ж мать! — встав как вкопанный, он чуть не взвыл с досады. — Вот бляха-муха! Полчасти на пузе впустую прополз! Куда эти машины долбанные загнали, где искать-то теперь? Да и времени нет уже, утро скоро!.. Чё делать, чё делать… — мозг лихорадочно заработал. — Так. Во-первых — спокойно! Во- вторых — ну-ка дергай отсюда, хватит стоять как цапель посреди болота! — Укрылся между ангарами, огляделся. Тишина. Рассвет потихоньку подползает — небо на востоке светлеет уже. — И какие варианты?.. Думай, башка, думай! — коротко задышал, стараясь успокоиться. — Как там полковник-то сказал? Никого не убивать без нужды, не засветиться? Есть, товарищ полковник, вашу мать! Ключевое слово — „без нужды“! Нужда есть и времени в обрез! Так что, вероятно, будем убивать, но не светиться. И по возможности — уберем за собой». Данил потихоньку успокоился — план выкристаллизовывался. Патруль трогать не надо, это шум ненужный, а вот с охраной на вышке побеседовать можно.
Только сначала средство убеждения раздобыть.
Вчера Пашке повезло. Караулы назначали — молился, чтоб выпало на вышке дежурить, а не по территории в патруле ползать. Самое ненавистное дежурство — бродишь по темноте всю ночь, километров двадцать намотаешь, а ноги-то не казенные. Хоть и молодой совсем, на днях только пятнашка исполнилась, — а все равно задолбаешься. После дежурства ноги от щиколоток до паха гудят — жуть! Совсем другое — на вышечке. Самое милое дело! Сидишь себе на высоте, через бортики по сторонам поглядываешь, пулеметом туда-сюда вертишь. Когда ракету пустишь, типа, подозрительное что-то показалось, когда псин подразнишь. Эх и злобные твари, мутанты. Киданешь тряпье какое — в клочки раздерут. Это даже поощрялось — типа, выработка у псин высокой злобности и агрессивности. Пашка приноровился веревку к палке привязывать, старыми штанами обматывать и вниз кидать. Псины прыгают, а он вверх дергает. Они достать не могут, бесятся, аж пена в стороны клочьями из пасти. Веселуха!
Вот вчера весь день икру и метал — куда назначат. И н
Дежурил, дежурил — ну а под утро задремал. И снился сон, будто бы рассказывает он другу Кольке, как пятерых миксеров завалил, а тот только слюни от зависти пускает… Потому и проморгал момент, очнулся, только когда вышка затряслась, — разводящий по лестнице аж бегом поднимался. Чё, тревога?! Вскочил заполошно с патронного ящика, все еще в сонной одури, вытягиваясь по стойке «смирно» — доложить, — и… успел только уловить, как в дверной проем ворвалась какая-то бесформенная куча. Потом мелькнуло что-то темное, посыпались искры из глаз, и — темнота…
Скорчившись под давешним полусгнившим грузовиком, Данил настороженно осматривал протянувшуюся вдоль забора из колючки полосу чистой земли. До вышки метров тридцать, и скрытно преодолеть их никак не возможно. Да и посветлело уже изрядно. Тихо вокруг… Собачек вроде как тоже не наблюдается, после миксера не скоро сюда вернутся… Что ж, деваться некуда. Риск — дело благородное.
Вытащил лопатку, приподнялся, упираясь на руки, огляделся еще раз вправо-влево — и рванул с низкого старта по направлению к той самой вышке, под которой ночью прыгал. Два удара сердца — и он у лестницы. Тормозить некогда, одна надежда, что часовой сразу палить не начнет, сначала посмотрит, кто это поднимается так резво. Взлетел на верхнюю площадку, сунулся в проем — а навстречу с ящика фигура в ОЗК подскакивает, во фрунт[24] вытягивается… Вот дисциплинка! Ни тебе — «стой, стрелять буду», ни — «разводящий ко мне, остальные на месте»…[25] Данил от дверного проема, не снижая скорости, прыгнул вперед и, сбив горе- караульщика с ног, рухнул сверху прямо на него. Выхватил из чехла на левом предплечье нож, намереваясь продолжать, — однако караульный безвольной соплей лежал на деревянном настиле вышки, даже и не намереваясь сопротивляться. Данил выглянул из-за бортов, огляделся. Вроде тихо, никто его броска не заметил. От грузовичка до вышки метров тридцать, а поди ж ты… Хромает у войсковых дисциплинка-то, на обе ноги хромает… Спят, что ли? Он приподнял противогаз, поглядеть, кому чуть голову не снес. Знакомый парнишка. Как его?.. Пашка вроде… Дрых, поди, как сурок. Хотя чего еще от пацана ожидать? Раздолбай. Как такого только в караул пустили. Сталкер наклонился над лежащим, еще раз проверяя пульс, — жив. А он-то уж было испугался, что насмерть. Ударил-то локтем, да на скорости, да после еще на него же и завалился, чтоб падение ускорить. Думал, бугай здоровый какой, перестраховывался, а тут этот…
«Ладно, хватит разлеживаться. Не дома чай, в кроватке… Просыпаемся!»
Данил похлопал лежащего по щекам, высосал немного воды из шланга гидратора, оттянул край противогаза, плеснул под резину. Пацан вздрогнул, заворочался вяло, попытался встать. Сталкер придавил горе-караульщика своим весом, прижал к горлу нож. Парнишка застыл.
— Слышь, охрана, тебя чё, не учили, что много спать — вредно? — прошипел Данил ему на ухо. — Заспишь вот так, а тут выродок подкрадется — и хвать за жопу! Как без филея дальше жить?
Караульщик попытался шевельнуться, но Данил посильнее даванул, задирая лезвием резину противогаза.
— Тихо, тихо… Ты смирно лежи, не шевелись. Шевелиться раньше надо было. Я тебе — вопрос, ты мне — ответ. Тогда полюбовно разойдемся. Как тебе вариант?
Из-под противогаза гукнуло.
— Не понял…
— Да пошёв ты… — гукнуло явственнее с польским акцентом — пары зубов парень в результате удара, похоже, все же лишился.
— Ага. Типа, герои мы. А если я тебя сейчас резать начну? Я ведь долго могу резать. И больно… А могу и собачкам тебя скинуть. Как такой вариант?
Противогаз хранил гордое молчание, хотя хозяина начала бить крупная дрожь и что-то залязгало. Зубы, что ли?
«Хе. Сталкер, мля… С мальчонкой справился…»
— Мне и надо-то всего ничего. Никаких стратегических сведений. Про караван только узнать. Пришел караван-то?
Пацан завозился, кивнул.
— Вот, молодец! — Данил ободряюще погладил резину по макушке. — А привез-то чего?
Противогаз опять молчал. Данил делано вздохнул.
— Ох, огорчаешь ты меня, охрана… Все-таки скину я тебя собачкам… А лучше знаешь что? Нет, собакам, пожалуй, не отдам, — он уселся на груди пацана, придавливая ногами его руки к деревянному полу вышки. — Тут вот поинтереснее средство убеждения имеется…
Расстегнул ремешок и аккуратно — очень аккуратно, за стебель парашютика, — вытащил из темноты подсумка семечку одувана. Парнишка всхлипнул, захрипел, завозился, забил ногами по полу.
— Вижу, знакомо, — Данил, как маятником, покачал семечку за стебель. — Ты знаешь, дед мой, когда жив еще был, рассказывал, что до Начала это вполне такие безобидные растеньица были. Максимум сантиметров тридцать — сорок в высоту. Да вот вишь ты, что радиация-то сделала? Под два метра вымахали. А уж тяга к выживанию какая…
Горе-охранник продолжал извиваться и хрипеть, пытаясь скинуть Данила. Да куда там, разве
