через пару часов разрыв сердца гарантирован. А тут аж по три дозы на брата. Если кто рассчитывает жить вечно, могут…
— Не могут, — зло обрываю я. — Давай свою дурь. И уточняю: по три на брата.
— Молодцом, — старый воин вновь щедрится на похвалу. — Был бы не таким конченным засранцем, мог бы стать неплохим солдатом.
— Да пошел ты…
— Проверка связи! — шипит в ухе одолженный Додоном наушник. От неожиданности вздрагиваю: громкость выкручена на полную катушку.
— Слышу, слышу…
— Динамик не вздумай закрутить, — вновь раздается надсадный хрипящий голос. — Скоро все превратится в ад, а в аду стоит такой грохот, что…
— Понял, конец связи! — Я грубо обрываю, не нуждаясь в объяснениях. От уколов кружится голова, глаза режет, а в ушах без остановки что-то шумит — наверное, кровь прилила к голове. Сейчас бы посидеть парочку минут, оклематься. Однако сначала надо расставить людей по оговоренной с мерзопакостным площадником схеме, тогда и…
Поначалу робко, еле слышно, а потом, все увереннее набирая ни с чем не сравнимую силу, сверху раздается колокольный набат. Через минуту его мелодичный и одновременно напористый перезвон наполняет все пространство вокруг, изгоняя извечную тишину пустынного мертвого города далеко за его пределы. Запрокинув головы, все — и площадники, и динамовцы — устремляют восторженные взоры на раскачивающиеся в вышине колокола. Металл поет. Пусть прощальную песню, за которой уже не будет ничего, — неважно! Если ты слышал, как рыдает и смеется железо, тебе больше нечего бояться в этой жизни. Священный металл зовет в бой, наполняя душу трепетом и отвагой, вселяя… пусть не надежду, ее нет ни у кого, но ощущение
— Ребята, по местам! — с неохотой нарушая волшебство момента, я все же расталкиваю своих людей и заставляю вспомнить о задании: стоять насмерть. Что бы ни творилось вокруг.
Сердце превращается в наковальню. Сумасшедший молот без устали обрушивается на нее, отбивая нечеловеческий ритм. Удар, удар, еще Удар, тишина — пламенный мотор захлебывается, не в силах прокачать стремительно ускоряющееся алое кровавое топливо. Судорожно хватаюсь за грудь и падаю на колени, глотая ртом воздух.
— Заводись, бейся, бейся! Давай, родное, не подведи!
Слабый удар, провал, укоризненное безмолвие в оглохших ушах.
— Давай!
Кровь с неимоверным усилием пробивается через уже почти сдавшееся сердце и безумной энергией оживляет его.
— Давай!!!
Удар, удар, удар!
«Работай на износ, не жалей ни себя, ни меня, только дай еще полчаса… — я шепчу, я молю. Удар, удар, удар! — Только не сбейся, не умри раньше своего хозяина!»
Ток крови увеличивается, она прорывается к каждой клетке организма, неся в себе бурлящую силу. Бурый туман застилает глаза, что-то вязкое хлещет изо рта, ушей, носа, превращая все лицо в красную маску смерти… Я знаю этот соленый, терпкий вкус, успел привыкнуть к нему за годы
Вскакиваю и… ничего не вижу. Черное, густое марево затмевает все вокруг. Чувствую всеобщее движение — земля под ногами трясется и вздрагивает. Повсюду странные тени, они мечутся, кружатся в странном и неестественном танце. Тяжелое, хмурое небо обрушивается на меня. Кричу, в немом ужасе вздымая руки, словно потерявший разум атлант, в безумии тщащийся удержать божественный купол мироздания. Что-то происходит: вижу искаженное страхом лицо. Человек безмолвно кричит, его губы складываются в слова, лишенные звучания и смысла.
Имя! Он без устали повторяет мое имя! Сквозь залитые кровью уши прорывается звук, порождая в мозгу тревожный сигнал — этот мир зовет меня. Он целиком состоит из грохота, визга пуль и стонов, превращаемой в прах плоти…
— Геракл! Геракл! Очнись, Паша! Геракл!
Этот мир просит, молит своих жертв броситься на алтарь…
— Паша!
Этот мир выпьет наши души, но такова участь всех солдат — убивать и умирать.
— Геракл!!!
Уворачиваюсь от очередной пощечины и перехватываю руку своего бойца:
— Я в норме. Сколько времени прошло?
— Павел Александрович, слава Богу! Тут ад! Три минуты всего…
— Давай, Петя, беги, со мной все в норме, правда. Давай…
Сквозь непрекращающийся рев войны слышу громкое: «Жив командир, теперь зададим жару…»
Пора наверстывать упущенное. Автомат рычит и стонет, рвется в бой. «Сейчас, друг, потерпи, все только начинается…»
Они осторожно хлопают меня по плечам: «Как же ты вовремя, командир!». Озираюсь по сторонам — горячка боя не отпускает, древние инстинкты хищника и охотника требуют новых жертв. Но перекресток перед церковью пуст, лишь горы трупов…
«Девять минут. Первая волна».
Кто это говорит? Глаза с трудом фокусируются. Додон! Усмехается:
— Передоз, или зассал поначалу?
Скрипучий, царапающий уши смех.
— Мне нельзя останавливаться, — хриплю, не узнавая собственный голос. — Второй раз сердце не заведу!
Враг пристально смотрит, его рот больше не кривится презрением.
— Держи.
В мои руки ложатся огромный мачете и десантный нож. Голая сталь — она поет. Древние, забытые и вновь возрождаемые смертью гимны. Сталь горит от вожделения, молит: «Ороси меня кровью».
Теперь смеюсь сам — пугая бойцов, захожусь в нечеловеческом хохоте. «Да! Вы получите то, о чем мечтали, и даже больше!» Кручусь вокруг своей оси, без устали совершаю выпады на невидимого противника, благословенное оружие режет воздух. Пока воздух…
— Вторая волна!!!
«Наконец-то!»
Тишина. Странная. Ласкает и мучает слух.
«Семнадцать минут!»
Они в испуге и восторге смотрят на меня. Я должен спросить о потерях, но все вижу и так. Вторая волна мало кого пощадила. Ищу глазами Додона. Жив. Сидит на земле без движения, низко опустив седую голову, но грудь тяжело вздымается. Значит, еще повоюем.
Стальные клинки захлебнулись чужой кровью и потеряли былой блеск, окрасившись в алое. Мы все сегодня утонем в бурой жиже — своей и тех тварей, что…
— Динамо, ты форменный мясник! — старый площадник отвлекает меня. Опять насмешка, но есть и новые нотки… Страх?
— Страх, — он словно читает мысли. — За тех уродов, которым не повезло оказаться с
Мы смеемся.
— Жаль, себя не видишь. Не знаю, кровавый ли ты демон, или ангел войны, главное — сегодня этот монстр за нас.
