Капсула утонула в приемном пенале, щелкнула откидная стенка, и они вошли в жилой отсек – роскошное лунное жилище из анфилады комнат, с оранжереями и бассейном.
Над искусственным прозрачным куполом Селенира стояла Земля.
– Зачем ты привез меня? – спросил Роман.
– Ты свободен. Я захватил тебя по пути. Можешь вернуться хоть сейчас.
– А твой вызов?
– Беру назад. Мое самолюбие удовлетворено – я дважды вытаскивал тебя из могилы. Хватит.
– Неужели ты думаешь, что я прощу тебе гибель Саймона и твои фокусы с Даром?
– Саймона я не убивал. Мы вместе тогда влепились. Я остался жив чудом… впрочем, мне, наверное, помогли. Я был нужен им. Только вот зачем? Словом, я не собираюсь оправдываться. И разве об этом надо говорить? Нас накрыли, Батон. Мы все под колпаком и ходим на коротком поводке. Неужели тебе не тошно от одной этой мысли? Ты ведь слышал об Опеке?
– Да, но что это?
– Что-то вроде воспитательного дома для цивилизаций, чтобы мы, не дай бог, не оступились… Земля закатилась в детскую кроватку…– В душе Арцта как будто боролись противоречивые чувства.– И в то же время, Батон, может быть, так и надо? За ручку из класса в класс бытия? И мир уцелеет от ядерной зимы, и реки на шарике останутся чистыми. Подумаешь, свобода! Какой от нее толк в руках детей с атомными мечами? Они поубивают друг друга в кроватке! Согласись, идея мастера и учеников благородна.
– Но ведь нас засадили за парту навечно,– перебил Роман,– вот в чем штука! Нас никто не спросил, все сделано тишком. Ненавижу посвященных, деление на недорослей и опекунов.
– Но мы бессильны. Бессильны перед такой мощью. Они покорили пространство и время. Мы – трава, тля, песок. Мы дальше Луны носа не высунули, на паршивый Марс еще собираемся. Мы подыхаем в 70 лет, а они бессмертны. Даже если мы очень постараемся и взорвем шарик, они соберут его по крупинкам и заставят нас жить сначала. Сатана стал богом.
Он налил полный бокал вина и лихорадочно выпил, по лицу разом пошли розовые пятна, глаза заблестели, кончик носа покрылся испариной. Он был похож на злого зверька.
– Если б ничего не знать…
Умник налил еще, затем плюхнулся в надувное кресло, брякнул ноги на журнальный столик:
– А может быть, наплевать, Батон? Доживать свое. Свернуться калачиком в доброй ладошке. Пакостить им иногда. Только им или нам? Вот вопрос! – Он вскочил.– И ждать, ждать, ждать, когда откроется дверь, тебя отшлепают и поставят в угол. А игрушку отнимут. А чтоб не пищал, вышибут из головы мозги вместе с памятью: живи спокойно, без угрызений. Да пусть подавятся, вот, вот!
Арцт стал сдирать с руки магический браслет, намереваясь швырнуть его на пол, но… но вдруг передумал. Ироническая усмешка искривила его губы:
– Нет, я так просто не дамся. Я еще навтыкаю палок в колеса. Я, я…
– Глупец,– сказал Роман,– ты калечишь наше настоящее, а не их. Ты сделал из прошлого забаву, идиот. Зачем ты помогал Кортесу?
– Какая ерунда! Я тоже хотел помочь ацтекам, но ничего не вышло, даже с твоей помощью. И о какой истории ты говоришь? – расхохотался Арцт.– У нас нет больше истории, нашей истории. Это их, их история. Это их Кортес громит их ацтеков. Что «за», что «против» – все равно.
Батон пошел к выходу: ему надоела болтовня.
– Стой. Что ты решил?
– Покончить с молчанием, Умник. Вывести комитет на чистую воду – раз. Сообщить мировой общественности о существовании Опеки – два. Начать мировую кампанию по отказу от Даров – три.
– Поздравляю, ты стал «антиданайцем». Псих, истина слишком страшна, чтобы о ней знали миллиарды. Тебя шлепнут на первом углу. Ты не понял разве? Забейся в щель! Отпусти бороду, чтоб в тебя не тыкали пальцем. Я с этой игрушкой неуязвим. И жди.
– Чего ждать?
– Не знаю. Смерти.
– Нет, я не рыболов.– Батон пошел к двери.– Прощай.
– Значит, мы не заодно?
– Нет. Ты слишком любишь себя.
– Погоди. (Арцт снял браслет с руки.) Возьми.
– Поза?
– Пусть. Но тебе это нужней.
– Хорошо.– Браслет легко защелкнулся вокруг запястья; холодноватая змейка обтянула запястье.– Я верну ее, после… потом.
– Ты никогда мне ее не вернешь, никогда! – крикнул Умник, истерично озираясь.
Стена комнаты колыхалась, словно полиэтиленовая пленка на ветру, слева, справа и в центре проступили очертания шагнувших фигур. Батон все понял и сорвал машину с руки, но было уже поздно – Дар сменил владельца,– вокруг Умника мерцал ледянистый ромб, зловеще поворачиваясь по оси. Очертания его фигуры стали расплываться. Лицо перекосилось, Арцт что-то беззвучно кричал, а из указательных пальцев пришельцев – стража! – тянулись к вершине ромба три белоснежных морозных луча, заполняя ромб с вписанным Арцтом белесым туманом. Их было трое. Все трое – типичные молодые земляне, почти юноши, на улицах Лунария их можно было легко принять за аборигенов Луны: лица покрывал своеобразный лунный загар; один рыжий детина в спортивной куртке, второй в джинсах и в мешковатом перкалевом пиджаке, третий в черном свитере.
Ромб заполнился снежным дымом и погас. Арцт утонул в белой тьме. Последнее – алая расплющенная детская ладошка, прижатая изнутри к ромбовидной поверхности. Вместе с ромбом погасли двое пришельцев.
Тот, что был в черном свитере, повернулся к Батону. Это был он, тот самый, который уже дважды вставал на его пути – человек из стены, он же спаситель на макушке зиккурата – посланец Архонтесса с узкой ленточкой посреди лба.
– Внимание Архонтесса! – сказал он, поднимая руку в торжественном жесте. Стены на миг исчезли, и Батону померещился бесконечный амфитеатр, полный глазастых призраков.– Контакт возобновляется. Умник не умер,– добавил страж после паузы,– временная консервация до прекращения хроноволчка. Предлагаю вам вернуть машину.
– Н-нет,– мотнул головой Батон,– отнимайте.
– Мы – гуманоиды, человек. Сами мы ничего не отнимаем. Ты владелец преступного Дара. Я должен убедить тебя отказаться от знания и силы во имя твоего же блага. Отдай сам, или мы никогда не отнимем.
– Странная угроза.
– Зачем так. Имей в виду, что любое вмешательство в прошлое мы контролируем.
– Где Мария?!
– Странный вопрос,– удивился страж,– на Земле. В твоем времени. Я простился с ней у твоего дома в Крыму.
Роман смотрел не отрываясь. За этим обличьем спортивного юноши с романтическими глазами, за тонкой шеей на скулах ему чудилась вся тьма космоса. Это не человек. С ним говорила сама звездная бездна. Эта внешность – острие страшного луча вселенной, и ее мишень – живой человек. Роман понял, какое благо смертность бренного, какой ужас – бессмертие.
– Разве вы не вместе? – спросил страж.
– Брось, парень. Ты все знаешь сам. Я живу у вас в ухе и в глазу.
– Ошибка. Мы ничего не знаем о тебе изнутри. Для меня новость, что ты здесь, в Селенире. Мы следим только за хроноклоссом. Поверь, для нас полная неожиданность решение Арцта отдать машину. Мы опекаем время и человечество. Человек слишком маленькая мишень, и зря ты думаешь, что ты – мишень луча тьмы.
– Шпионаж, Опека, Архонтесс, Зло – все это для меня одно и то же: слежка, насилие, насилие и слежка.
– Мы не слежка. Стоит только снять машину с руки, и мы видим колебание хроноклосса. Наш
