вооружиться наша цивилизация; прежде чем претендовать на место рядом с вашей. Стрэнг тотчас воспарил на крыльях мечты.
Минус 24 года
Оба спутника Гермеса стояли высоко над горизонтом: Кадуцей поднимался, маленький, но зато почти полный; широкий серп Сандалиона садился на западе. Высоко в сумрачном небе блеснули золотистой вспышкой два крыла, когда на них упали лучи молодого утреннего солнца. В шелестящей на легком ветру кроне миллионолистника запела тилирра. В каньоне, прорезанном рекой Паломино, журчали ее быстрые звонкие воды, но сюда, наверх, доносился только приглушенный рокот.
Сандра Тамарин и Петер Асмундсен вышли из дома на террасу. Остановившись у перил, они устремили взгляды вниз, в сумрак, в котором тускло поблескивала вода, потом обвели глазами лес, опоясывавший Ветреное Кольцо, и, наконец, посмотрели на лежавшие впереди лиловые силуэты холмов Аркадии.
Они взялись за руки.
— Жаль, что тебе надо ехать, — наконец проговорила Сандра.
— Мне тоже жаль, — ответил Петер. — Я так хорошо гостил здесь.
— Ты совершенно уверен, что не сможешь управлять делами отсюда? У нас есть полный набор оборудования, средства связи, вычислительные машины, аппаратура для сбора данных — все, что нужно.
— При обычных обстоятельствах этого было бы вполне достаточно, но сейчас… Мои работники с Травера правильно делают, что жалуются. На их месте я и сам пригрозил бы начать забастовку. Если уж я никак не могу избежать предоставления льгот Последователям, то надо по крайней мере попробовать разработать систему возмещения для ребят с Травера, хотя бы дополнительные отпуска, что ли. Их предводители скорее пойдут на уступки, если я возьму на себя труд приехать и лично встретиться с ними.
— Наверное, ты прав. В таких делах тебе чутья не занимать. — Сандра вздохнула. — Жаль, я не такая.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга, потом Петер сказал:
— Ты такая. Даже в большей степени, чем тебе кажется. — Он улыбнулся. — Лучше бы… Вероятно, ты — наша будущая Великая Герцогиня.
— Ты правда так думаешь?
Вопрос, обсуждения которого они всячески избегали во время отпуска, вдруг снова встал перед ними, и деваться было некуда.
— Один раз и я в это уверовала. О да. Но теперь уж и не знаю. Вот почему я… укрылась здесь, в родительском доме. Слишком многие люди чересчур ясно дали мне понять, кем считают меня теперь, когда они своими глазами увидели, к чему привела моя глупость.
— Довольно говорить чепуху, — произнес Петер, возможно, чуть резче, чем ему хотелось бы. — Не будь у твоего отца собственного дела, которое помешало ему выставить свою кандидатуру, его бы наверняка избрали. Но ты — его дочь, лучший из всех возможных кандидатов. Ты не уступаешь ему, а может быть, и превосходишь. А посему ты достаточно умна, чтобы понимать это. Ты хочешь сказать, что позволишь горстке чистоплюев и зазнаек сделать себе больно? Да тебе следует гордиться Эриком. Со временем твой малыш станет лучшим Великим Герцогом в истории Гермеса.
Сандра отвела взгляд и посмотрела на сумрачный дикий мир, раскинувшийся вокруг. Потом сказала — так тихо, что Петер едва расслышал ее:
— Если уж он и способен обуздать самого черта, то лишь благодаря своему отцу.
Она выпрямилась, вновь посмотрела Петеру в глаза и произнесла уже гораздо громче:
— Я больше не сержусь на Ника ван Рейна. Он обошелся со мной куда честнее, чем я с ним и с собой. И как можно сожалеть о том, что у меня есть Эрик? Но последнее время, признаюсь тебе, Пит, мне бывает досадно при мысли о том, что Эрик — незаконнорожденный. Хотелось бы мне, чтобы его отцом был человек, который может жить с нами вместе.
— Что-нибудь в этом роде можно устроить, — выпалил Петер и тотчас осекся. Они долго стояли в молчании, два рослых светловолосых человеческих существа, пытливо смотревших друг на друга сквозь окружавший их сумрак. Ветерок стих, тилирра знай себе пела, а река весело несла свои воды к морю.
Минус 18 лет
Корабль рыскал по пространству, пока не нашел потухшую сверхновую. Капитан Дэвид Фолкейн осмотрел вращающееся ядро планеты и увидел, что оно в сносном состоянии, но выглядело оно настолько негостеприимно, что Фолкейн окрестил эту планету Обитель Мрака.
Вскоре он привел туда и другие корабли, набитые существами, исполненными решимости выжать надежду даже из этого безрадостного мира. Они знали, что времени отпущено всего ничего и, пока возможно, следует дерзать и трудиться в поте лица.
Фолкейн с сотоварищами не стал задерживаться на Обители Мрака: у них была своя жизнь. Время от времени они заглядывали сюда, чтобы проверить, как идут дела, и труженики всякий раз благословляли их.
Минус 12 лет
Опустившись на Бабур, Стрэнг перестал ходить пешком; его поддерживал каркас, установленный на гравитационных санях, и теперь он мог перемещаться более или менее свободно. Туземцы поняли, что он сможет держаться на их планете молодцом и завоюет уважение ее обитателей. Он вновь и вновь доказывал им это, иногда с риском для жизни, если в здешнем необузданном краю вдруг случался какой-нибудь катаклизм вроде землетрясения или снежной лавины. Сегодня он сидел в построенной из ледяных глыб комнате и вел многочасовую беседу с существом, которое про себя окрестил Ронзалом.
Разумеется, в действительности бабурита звали совсем не так. Просто встроенный в переговорное устройство компьютер решил передать серию импульсов именно этим словом: «Ронзал». Очевидно, оно ничего не значило, хотя Стрэнгу так и не удалось выяснить это наверняка. Как бы там ни было, но со временем он и носитель этого имени стали друзьями, или, во всяком случае, их отношения были настолько близки к дружеским, насколько это вообще возможно. А кто знает, насколько это возможно?
Язык, на котором они вели свои споры, зависел от того, что именно хотел сказать каждый из них. Английский или латынь Лиги лучше подходили для обсуждения одних вопросов, а сисеман — для других (эти три слога тоже были изобретением переговорного устройства). Но все равно им то и дело приходилось ощупью искать средства выражения своих мыслей. Иногда они не могли толком разобраться даже в собственных умозаключениях. И тот и другой посвятили все свое рабочее время кропотливому наведению мостов между разными разумами и историями, но их труды были еще очень далеки от завершения.
И тем не менее Ронзал как-то исхитрился сообщить Стрэнгу весть, от которой в душе его грянули трубы:
— Последние очаги сопротивления подавлены. Вся планета попала в сети Империи, и теперь мы готовы обратить взор к другим мирам.
Человек заставил свой разум вернуться к размышлениям о менее возвышенных материях.
