пройдя пешком, нанял фиакр к укреплениям. Второй автомобиль застопорил в отдалении. Пинчер выскочил и, повиливая обрубком хвостика, побежал между задними колесами фиакра, не замеченный седоком. Его хозяин пересел на велосипед. В окраинной части города становилось безлюдно и, из-за скудного освещения, темно.
За линией укрепления - пустырь. В середине пустыря - кустарник и полянка, это пункт, отмеченный на плане. Без минуты двенадцать пустырь пересек силуэт человека с саквояжем и скрылся в кустарнике. Секунду спустя пробежала собака. Абсолютно темно... Но глаза нескольких десятков лучших агентов видели то, что следовало. Как кошки, заскользили тени. Они кольцом, точно удав, сжали кустарник. Под натиском осторожно зашуршали ветки. Ближе... и ближе... вот и полянка. Люди почти плечо к плечу... Раздается лай... С браунингами все кидаются вперед... Вспыхивают ослепительные лучи электричества... В центре пинчер и... больше никого... Никого!
Глава XI
ДЖАКСОН УЛЫБАЕТСЯ
Через минуту Джаксон подъехал на велосипеде.
- Никого! - подскочил к нему взволнованный начальник полиции.
- О, иёс, я так и знал, - невозмутимо ответил англичанин.
- Знали?! Почему же вы не арестовали того... с саквояжем?
- Арестовать его? Но я задержал бы обыкновенного человека, а мы ищем воздушных пиратов... Понятно?
И Джаксон безмятежно улыбнулся.
- А затем, - добавил он, пожимая руку пораженного шефа, - до свиданья, я намерен предпринять маленькое морское путешествие.
На следующее утро он отбыл в Нью-Йорк.
Глава XII
ЛОГИКА ДЖАКСОНА И ТВОРЧЕСТВО ДОБРЫШИНА
Сопоставлением фактов Джаксон убедился, что, кроме профессора Лустало, некому возглавить воздушных пиратов. Гипотезу следовало проверить, и он приехал в Париж. В отсутствие профессора он тайно исследовал его квартиру. Обыск не принес результатов. Тогда, усыпив Лустало, Джаксон воспользовался заметками в карманной книжке. Единственно зашифрованные числа, час и кроки пустыря показались подозрительными. Далее - понятно. Но Джаксон и не собирался покушаться с негодными средствами...
Лустало необъяснимо исчез из оцепленного участка - следовательно, гипотеза подтверждалась. Оставалось достаточно вооружиться, и для этого сыщик обратился к Добрышину.
Добрышин выстроил воздушный истребитель - шедевр техники. Его назвали 'Орел'. Из блесткого материала отлили корпус, в теле которого скрывались механизмы, регулирующие действия 'Орла'. Аппарат, подобный премированному Гопкинсом, помещался в носовой части. Конец аппарата, выдаваясь из корпуса, завершался угольным полюсом, острие которого могло испускать лучи, созидающие или разрушающие по желанию. Скорость 'Орла' была поразительна для данного времени, и единственно, чего не мог избежать конструктор, - это моторов, рулей и пропеллеров, приводивших истребитель в движение, ибо Добрышин не знал секрета управления силой тяжести.
Когда все было закончено, 'Орел' поднялся и исчез из глаз семимиллионного Нью-Йорка.
Там были Джаксон, Добрышин и команда. 'Гопкинс и К°' остался наблюдать с крыши небоскреба.
Глава XIII
ПОЕДИНОК 'ПАЛЛАДЫ' И 'ОРЛА'
Они встретились на высоте. Бесшумная шла 'Паллада' и мощный 'Орел'. Быть может, 'Паллада' могла бы скрыться, но ее капитан воспротивился этому. Гений изобретателя искал сразиться с соперником.
В пространстве парили птицы, которым вдвое казалась тесна толща атмосферы... Внизу приникла земля с лесами-мхами и реками, точно спутанные серебряные нити, а над ней, как метеоры, неслись два обособленных мира. Беспристрастное солнце освещало бок каждого, отчего теневые стороны зловеще чернели.
Но вот, шипя, от 'Орла' к 'Палладе' вырвался сноп оранжевых лучей... И одновременно с 'Паллады' им навстречу сноп голубых - то ее капитан сконцентрировал силу своего аппарата, управляющего законами тяготения, в одну точку и направил не 'Орла'.
Лучи скрестились. Произошел молниеносный разряд. На мгновение противников соединил как бы ослепительный жезл, вольтова дуга в несколько километров. Затем огненный жезл позеленел и погас. Только раскаленные пары кружились вихрем, производя местный циклон.
'Паллады' и 'Орла' буквально не стало... Они не сгорели, они просто растворились, перестали существовать, как потухшая фантазия. Их кончина не сопровождалась даже ощутимым для человеческого уха шумом, настолько сильна была частота колебаний звуковых волн.
