- Максимовна!.. Самоварчик мне, а?..
Странно было слышать его жизнерадостный голос среди подавленного жуткого молчания. Никто не отозвался. Тогда Аладьев высунул голову в коридор и спросил:
- Иван Федосеевич, Максимовны нет?
Подобострастно-липкий голос ответил из-за занавески.
- Максимовна, Сергей Иваныч, отлучились ненадолго... в церковь пошли с Ольгой Ивановной.
- Ага, - глубокомысленно заметил Аладьев. - А вы, Иван Федосеевич, не поставите ли самоварчик?
- Сею минутою, - подобострастно ответил старичок за занавеской и, шаркая калошами на босу ногу, побрел в кухню.
Аладьев что-то пропел басом, потом зевнул, потом постучал в дверь к Шевыреву.
- Сосед, вы дома? - громко крикнул он. Очевидно, ему было скучно и хотелось кого-нибудь видеть.
Шевырев молчал.
Аладьев подождал, потом опять звучно зевнул и зашуршал бумагой. Долго было тихо. Из кухни слышалось жестяное позвякивание самоварной трубы и журчанье воды, потом запахло горелыми щепками. Старушка тоже выползла из-за занавески, пугливо озираясь на комнату учителя, откуда, казалось, молча и тяжко выползало безмолвное отчаяние и распространялось по всей квартире. Должно быть, и Аладьев что- то чувствовал, потому что беспокойно шевелился, несколько раз вставал и, кажется, вздыхал. Что-то нависало в воздухе и давило. Старушка проползла в кухню, погремела чашками и понесла чайный прибор в комнату Аладьева.
- Напрасно беспокоитесь, Марья Федосеевна, - ласково и лениво заметил Аладьев.
- Как же, батюшка Сергей Иваныч, я завсегда должна услужить, как же вы будете, - торопливо-робким и радостным говорком возразила старушка. Ей действительно, кажется, доставляло радость кому-нибудь прислужиться. Она остановилась в дверях комнаты и глядела на Аладьева крошечными заискивающими глазками.
- Что скажете? - догадываясь, что ей хочется поговорить, спросил Аладьев и звучно зевнул.
Старушка немедленно приблизилась, торопливо и неслышно, как мышь, перебирая ножками, и чуть слышно, шепотком проговорила:
- А нашего учителя с места прогнали...
Произнесла это она с робостью, но как будто и с некоей радостью. Сказала и обомлела, испуганно глядя на Аладьева.
- Что вы? За что? - участливо спросил тот. Старушка подошла еще ближе и совсем уже беззвучно сообщила:
- Начальнику согрубил... Начальник его обозвали разными словами, а они заместо покорности согрубили...
- Э... жаль! - досадливо произнес Аладьев. - Что ж они теперь делать будут?.. Ведь нищие совсем!
- Нищие, Сергей Иваныч, в аккурат нищие! - обрадованно закивала сморщенная старушечья головка.
- А мне Максимовна еще вчера жаловалась, что они за два месяца за квартиру не платили... - раздумчиво произнес Аладьев.
- Не платили, не платили... - кивала старушечья головка, и нельзя было понять, сокрушается она или радуется.
- Плохо дело! - вздохнул Аладьев. - Пропадут совсем.
- Пропадут, Сергей Иваныч, пропадут... Как тут не пропасть... Ему бы стерпеть да в ножки поклониться, его бы и простили... Бог дал бы... А они гордые; говорят - мы благородные... Вот и согнали... Ему бы в ножки...
- Ну как же в ножки, если его выругали в глаза, - досадливо и, очевидно, о чем-то размышляя сказал Аладьев.
- И, батюшка! Люди маленькие... Что ж, что выругали... А они стерпи. Вот бы и ничего... Обошлось бы все по-хорошему. Нельзя же...
- Стерпеть не всегда можно...
- Можно, батюшка, всегда можно... Маленькому человеку все терпеть надо. Я, когда молода была, служила у графов Араксиных в горничных... Графов Араксиных изволите знать?
- А черт их знает!
Старушка испугалась и как будто обиделась.
- Как же черт... Сам граф в сенате заседает, одних домов в Питере и в Москве сколько...
- Ну, ладно... Так что ж?
- Так у старшенькой барышни браслетка пропала... На меня подозрили... Граф осерчали, - нрав у них крутой был, - три раза по щеке ударили и два зуба выбили... Может, другой в суд подал бы, а я стерпела, и что же вы думаете, Сергей Иваныч, браслетку, оказалось, братец князь Николай Игнатьевич взяли... Прокутились они шибко и взяли. И когда все открылось, так сам граф мне сто рублей дал...
Старушка даже захлебнулась от восторга, и все ее сморщенное, как печерица, личико расплылось в торжествующую улыбку.
- А не стерпи я в те поры, с графа мне все равно ничего бы не взять... Свидетелей-то кроме Ивана Федосеича - он у них тогда выездным был - никого не было. А Иван Федосеичу против самого графа показывать нельзя ж было...
- Почему? - сердито спросил Аладьев и надулся.
- Как же, помилуйте, против графа...
- Да ведь он, вы говорили, женихом вашим был?
- Ну так что ж, что женихом... - удивилась старушка. - Женихом был, а разве против таких аристократов можно было ему идти... Человек маленький... А я, думаю, лучше я покорюсь... Вот и вышло по-моему...
- Тьфу! - сердито плюнул Аладьев и отвернулся.
Старушка оторопело смотрела на него, и крошечные глазки ее сейчас же стали слезиться испуганными слезками.
В это время старичок, бочком пробираясь в дверь, внес самовар. Поставив его на стол, он пугливо оглянулся на жену, посмотрел на отвернувшегося Аладьева и дернул старушку за рукав.
- Ты! - прошипел он с какой-то особой самоотверженной лакейской властью, с какой, должно быть, когда-то охранял свою графиню в церкви от толчков и на улице от нищих.
Старушка пугливо оглянулась на него. Личики обоих выразили полное смирение, и старички друг за другом мышиными шажками убрались в коридор, где сейчас же послышался за занавеской их прерывистый торопливый шепоток.
Аладьев налил чаю и только что сел пить, как в коридоре зазвонили.
- Аладьев дома? - спросил мужской быстрый голос.
- Дома, пожалуйте, барин... - торопливо ответил старичок, отворивший дверь.
Послышались стремительные шаги и в дверь Аладьева постучались.
- Войдите, - отозвался Аладьев. Вошел невысокий черный человечек с ястребиным лицом, в круглых, каких-то страшных очках.
- А! - протянул Аладьев, и по голосу слышно было, что он не очень обрадовался и даже как бы огорчился.
- Здравствуйте, - стремительно сказал человечек с ястребиным лицом.
- Здравствуйте... Чаю хотите?
- Какой тут к черту чай!.. - сердито возразил человечек.
Он осторожно снял пальто и вынул какой-то плотно увязанный в бумагу предмет.
- Что так? - неприветливо спросил Аладьев.
Человечек положил предмет свой на стол и тщательно огородил его книгами, чтобы не свалился на пол. Аладьев тревожно смотрел.
- Да так, - повернулось к нему ястребиное лицо, - накрыли чуть было... Насилу ушел... Квартиры теперь черт ма!.. Вот принес к вам, спрячьте... и вот...
Он стремительно полез в карман, достал какой-то пакет и тоже положил на стол.
- Завтра возьму... - отрывисто произнесло ястребиное лицо.
