Чувствовалось, что дядюшкина рука с трудом остановилась перечислять ненавистных Меншиковых, да и то лишь за неимением таковых более, однако для Федора было довольно и одного имени. Он вскочил, кинулся к окну… Савка, чутко дремавший у печки, подхватился, ринулся наперерез:
— Куда, барин? Куда?! Охолонись, ради Христа!
Федор раз-другой рванулся из его цепких рук, но смирился, отошел от окна, позволил отвести себя к креслу, снова усадить… Теперь Савка далеко не отходил — сидел чуть ли не у ног барина, сторожил как верный пес.
Федор усмехнулся, махнул рукой: успокойся, мол.
Ну куда он ринулся? Сквозь ночь, и даль, и высокие стены, и солдатские штыки, и пули?.. Только любовь, как незримая птица, может долететь до нее, коснуться крылами печального лба.., услышит ли она? Захочет ли услышать?
Он несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, и верный Савка всем существом своим ощутил, как черная мгла, окутавшая князя, уходит, отступает.
«Слава богу», — подумал он, когда князь Федор придвинул к себе свечу и принялся внимательно вчитываться в убористый почерк Василия Лукича. Далее следовали обычные дядюшкины полупроклятия- полупричитания: почему не возвращаешься, что с тобой, хоть отпиши, здоров ли?..
В прошлых письмах концовку князь Федор не удостаивал вниманием, но сейчас прочитал все до последней строчки. «Не заболел ли?» — вопрошает дядюшка.
Да. Да, заболел. Очень удобная причина. Нужно сегодня же написать в Петербург, что через месяц- полтора он вернется, вот только окрепнет после болезни. Не так много он оставляет себе времени, но не так уж и мало.
Бог весть, как далеко зайдет в это время следствие по делу светлейшего, успеет ли князь Федор вмешаться.
Но за меньший срок ему никак не успеть сделать то, что задумано. Вот что шептало его предчувствие! Настало время действовать! Раньше он тянул, не зная, как за это взяться. А теперь, кажется.., теперь он это знал!
Он даст Нюрке богатое, воистину богатое приданое!
Это будет его дар Кузьме за подсказку, за бесценную подсказку: приезжали-де за Вавилою за ним о прошлую неделю из крепости Раненбургской службу отправить в домашней часовне…
Снова всполошив Савку, князь резко двинулся к сладко спящему Вавиле, схватил его за ворот и несколько раз тряхнул с такой силой, что сон с рыжего попа мигом слетел.
— Если б тебе предложили выбирать: жить помещиком в твоем Луцком или как его там или владеть хорошим приходом в Ракитном — что бы ты выбрал?
— Кажется, точно так же сатана искушал Иисуса?
Ты, часом, не сатана? — пробормотал Вавила, едва ворочая языком. — Не помню, что там выбрал господь… ей-богу, не помню! Кажется, синицу в руках. У меня тоже есть такое желание. Но если ты хочешь знать правду… Я почему пью? — вдруг воскликнул Вавила. — Я потому пью, что лгу ежедневно и ежечасно. Кто я, чтобы нести слово божие? Сын лжеца. Бог моими устами не глаголет. Аз недостойный… — У него вдруг перехватило горло, и князь Федор с изумлением увидел слезы искреннего горя в глазах рыжего попа.
«А ведь и впрямь — при жизни адским мукам обречен, кто жизнь чужую проживает!» — мелькнула мысль.
И стало легче сердцу: значит, Вавила не будет слепой игрушкою в его руках, значит, и он, возможно, обретет свою судьбу! А отец Вавила между тем продолжал:
— Ох, батюшка-князь, любую бы цену заплатил, чтобы оказаться сейчас в Луцком. Господи, как там чудесно, — с тоской пробормотал он. — А в церковь я буду ходить каждое воскресенье, ей-богу! Но не чаще.
Это не моя жизнь, я не хочу ее! — Голос его оборвался всхлипыванием.
Князь Федор глядел на него с насмешливым сочувствием. Ему было совершенно ясно, что именно следует делать Вавиле. Удивительной казалась недогадливость рыжего попа.
— Хочешь вернуться в Луцкое? — еще раз проговорил он голосом змея-искусителя. — Для этого есть только два условия.
Вавила снова помотал головой, выгоняя остатки хмеля.
— Первое, — спокойно сказал князь Федор. — Ты должен умереть.
— У-у-у… — прогудел отец Вавила, пытаясь повторить роковое слово, а рука его в это время воровато скользнула к огромному ножу, лежащему на столе.
— Не бойся, — хохотнул князь Федор. — Я не имел в виду, что ты будешь похоронен на семейном кладбище, хотя лет этак через полета такое может статься. Но пораскинь мозгами.., кстати, ты считать умеешь?
— До трех, — угрюмо буркнул Вавила.
— Больше и не требуется. Итак, задачка на сложение. Имеется у нас отец Вавила, состоящий из двух слагаемых: Владимира Луцкого и Семена Уварова.
Прикинь, кто останется, если исчезнут и отец Вавила, и Семен Уваров?
— В-в-в… — проблеял рыжий поп, и на сей раз можно было понять, что сие означает «Владимир».
— Ну, понял? — терпеливо спросил Федор.
— Понял, — осторожно прошептал злополучный питомец Лихудов. — Понял, ей-богу, понял! Я просто-
