С этими словами он вышел из дому, а любопытная Сашенька, накинув кружевную косыночку, ринулась за ним.
— Вишь ты — побывал на краю света! — проворчал Александр, еле волоча ноги, добираясь до стула и тяжело на него падая. — Как будто мы в другом месте!
Маша вглядывалась в него подозрительно: крепкий винный запах.., да неужто Александр пьян?! Раньше, в компании с пьянчужками Ванькою Долгоруковым да Петром, воротил нос от их буйства, а здесь.
— Что с тобой? — спросила она с нескрываемым отвращением — и с криком ужаса отпрянула, когда Александр вдруг, брызгая слюной, высунул язык и заревел жутким голосом:
— У, высочество, черт тебя побери! Сколько будешь наш век заедать?!
Маша изумленно хлопнула ресницами:
— Какая муха тебя укусила?
— Муха? Все вы мухи осенние, кусачие, чертовы бабы! Все из-за вас! Думаешь, почему Наташка да эта распутница Елисавет государю-несмышленышу в уши такое напели, что он от батюшки напрочь отвернулся?
Тебя ненавидели, тебя, красота ненаглядная!
Маша смотрела на брата, недоумевая, как он умудрился произнести эти два слова с таким отвращением.
Она всегда подозревала, что Александр недолюбливает ее, ревнует и к матушке, и к батюшке, и к царю — хотя тот относился к ним обоим с одинаковым пренебрежением. Но такой откровенной ненависти она не ожидала!
— За что? — прошептала Маша, думая о том, что они — дети одного отца, ну а Александр думал о другом — о другом и говорил:
— Вы с ними все тягались: у кого гонор шибче.
У тебя платье из серебряной парчи — стало, у Елисаветки должно быть золотое. У нее золотое — у тебя брильянтовое! Наташка, великая княгиня, колода эта, тебя за красоту своими бы руками удавила. А ты как с ними держалась? Будто аршин проглотила, свысока Вот они и поддались женской мстительности, напели государю в ухо!
— Поздновато говорить об этом сейчас, как ты думаешь? — усмехнулась Мария. — Толку-то что?
— Толку-то? — От ее вопроса Александр потерял нить разговора и теперь имел вид человека, который со всего разбега ударился лбом о стену. — Теперь толку чуть, это как пить дать. А вот коли бы ты не погнушалась тогда, когда опала батюшкина лишь начиналася, пойти с матушкой, да с Сашкою, да с тетенькой Варварою в ножки великой княжне да сучке Елисаветке кинуться, они б из одной только радости видеть твое унижение умилосердствовались — и государя умилосердствовали. Поползала бы по полу — глядишь, жили б сейчас хоть в том Раненбурге, а может, и в Ораниенбауме!
— А может, так и остались бы во дворце на Преображенском острове! — в тон ему продолжила Маша, но Александр не уловил насмешки:
— Да уж нет уж, с Петербургом наверняка пришлось бы расстаться. Но мы не были бы изгнанниками, сумей ты ежели не удержать государя, так хоть не отвадить его от себя!
Осипнув от надрывного крика, Александр припал к кувшину с водой, и Маша получила короткую передышку.
Ей было трудно спорить с братом, ибо совесть ее была нечиста. Она ведь никогда ни от кого не таила неприязнь к жениху — что ж, разве он был без глаз и сего не мог увидеть сам, даже если не толклись постоянно вокруг доброхоты и не талдычили одно и то же о неласковой, ледяной кукле, неспособной любить, зазнайке, выскочке, плебейке? Она ходила по краешку — вот и сорвалась, чуть только оступилась О чем было жалеть государю? О ее высокомерии? Верно, он да и все другие тоже думали, что именно высокомерие не позволило ей припасть к стопам государя с мольбою о прощении отца. Но она тогда об отце и не поминала — только одного боялась: а вдруг, ежели начнет Петра молить, он пожалеет ее — и простит, то есть не расторгнет помолвку. Это ей было хуже смерти, ибо ежели о чем она еще молила в ту пору, так именно о расторжении сего союза, чтобы сделаться свободной и терпеливо ждать, когда по прошествии приличного времени к ней присватается светлоглазый князь. Она всегда знала сердцем, что они назначены друг другу, и Провидение рано, поздно ли соединит их нерушимыми узами. Знала даже там, в Березае, в грязной конюшне, когда, надрывая сердце, отвергла его и Бахтияр увел ее прочь…
Бахтияр. Как всякая злая сила, он тотчас появлялся даже при мысленном упоминании его, так что Маша почти не удивилась, когда обнаружила его высокую черную фигуру прислонившейся к притолоке, как будто стоял он здесь давно — и готов стоять сколько понадобится. Ишь ты, так и ест ее своими бесстыжими глазами! Словно и не топил Машу в чарусе, не лез из кожи вон, чтоб только унизить ее, словно и сам не бултыхался в болотине А и впрямь — словно не день прошел, а век!
Александр, со стуком опустив кувшин на стол, тоже глядел на черкеса. «Не Бахтияр ли его и напоил? — неприязненно наблюдая за обоими, подумала Маша. — Однако Сашка трезвеет на глазах! Что произошло?»
— И давно ты тут стоишь.., слушаешь? — с трудом выдавил Александр, и черкес усмехнулся в усы:
— Уж порядком!
— И чего наслушался?
— Уж порядком! — повторил Бахтияр, на этот раз усмехнувшись во весь рот, так что белоснежные зубы его блеснули, словно обнаженное лезвие кинжала.
Маша едва не застонала, сокрушенно понурившись.
Да, тут было чего услышать! И про колоду Наташку, и про сучку-распутницу Елисаветку, а главное, про государя-несмышленыша! Господи, волюшка твоя…
