доброе дело, не экономьте!
По возвращении из лагеря Эльфснаб Арман-Луи встретил Рено.
- Я искал, и я нашел! - улыбнулся Арман-Луи.
- Тогда подумай ещё и о Каркефу: ему нужен плащ из буйволовой кожи и свежая лошадь.
29.
Черная вуаль и белый парус
Вскоре превосходно экипированная и вооруженная армия получила приказ быть готовой к погрузке на корабли. Флот, укомплектованный лучшими моряками Швеции, ждал только попутного ветра, чтобы приготовиться к отплытию. В лагере и на рейде совсем не слышно было никаких драк и беспорядков. Дух короля, казалось, завладел полками. Каждый солдат понимал, что он собирается сражаться за свою веру и за Швецию. Молились и готовились достойно исполнить свой долг, и потому были слышны лишь религиозные песни и бряцание оружия - вот и все.
Рено восхищала эта армия, только, как он считал, в ней маловато веселья. Однако одна новость все же способствовала подъему его настроения.
Рено узнал от г-на де ла Герш, а тот из уст г-на де Парделана, будто Диана и м-ль де Сувини будут сопровождать армию в Германию.
Король уже назначил их, и ту и другую, сопровождать, в качестве фрейлин, королеву Элеонору, которая отправлялась ко Двору курфюрста Бранденбургского, её отца.
- Если вы будете в Берлине, вы сможете рассказать нам о своих подвигах, - сказала Диана, которая не скрывала от Рено, что именно ей пришла мысль об этой поездке. - Мы будем разделены всего лишь двумя армиями и десятью крепостями.
- Да, как если бы мы не расставались! - радовался Рено.
Нетрудно представить себе, в каких хлопотах и в каких развлечениях проходили последние дни, которые предшествовали моменту отправки кораблей.
Г-н де Шофонтен почти забыл взывать к Богу Фехтования: что-то постоянно занимало его мысли.
Арман-Луи, наблюдавший за ним, часто заставал его за разговорами с молодыми офицерами, самыми известными в блистательном стокгольмском обществе. Как только оттуда прибывал кто-нибудь в лагерь Эльфснаб, г-н де Шофонтен спешил познакомиться с ними, и вскоре после того их видели прогуливающимися рука об руку и беседующими.
- Что за страсть заставляет тебя бегать за каждым корнетом, которого посылает нам столица? - спросил его однажды г-н де ла Герш.
- Друг мой, - ответил Рено с серьезным видом. - Помнишь ли ты особу, которую звали баронесса д`Игомер?
- У меня, конечно, меньше причин помнить о ней, чем у тебя, но я не забыл её.
- Ну так вот, я спрашиваю у всех офицеров, только что прибывших, не знают ли они, что с ней сталось. Я все время надеюсь, что один из них, брюнет или блондин, её встречал.
- И что отвечают тебе эти господа красавцы?
- Ни один из них не видел её уже давно. Никто не знает, куда она уехала, и это беспокоит меня.
- Ты боишься, не убило ли её отчаяние?
- Ну нет, дудки! Этого я не боюсь.
- Тогда чего же?
- Ты молод, мой бедный Арман-Луи, ты ничего не понимаешь. У Теклы - я помню, она позволяла мне называть её по имени - в глазах постоянно сверкают какие-то молнии, и это заставляет меня тревожиться.
- Ах, эти женщины!
- Стал бы я думать о мужчинах!
- Неужели побоялся бы?
- Пожалуй. Каркефу мне много говорил об этом чувстве, с которым он жил в полном согласии и к чему он стремился. Теперь я знаю: это нечто, что вызывает легкий озноб под кожей.
- Однако не улетучилась же, как призрак, твоя баронесса д`Игомер!
- Поговаривают, что она постриглась в монахини в одном из монастырей в Померании. Но я не верю в монастырь. У Теклы слегка курносый носик и розовые губки. Такие носики и тем более такие губки не помещают за монастырские решетки. Другие утверждают, что она вернулась в Германию к принцу из их рода.
- Поскольку мы отправляемся в Германию, ты можешь быть спокоен - ты её там встретишь.
- Гм! Это не то, чего я больше всего желал бы.
- Есть наказания, то бишь покаяния, которые не приносят счастья или облегчения; не доверяй случаю, - предостерег его Арман-Луи.
Рено вздохнул с видом полусерьезным, полушутливым:
- Напротив - я начну все сначала, и, быть может, это будет самым верным способом, чтобы исцелиться и не думать об этом больше.
24 июня 1630 года наконец был дан сигнал грузиться на корабли. Дул северный ветер. Бесчисленные толпы людей, съехавшихся со всех концов Швеции, собрались на берегу у рейда. Горожане, крестьяне, дворяне оглашали воздух криками.
Когда король появился на лошади в окружении своих офицеров и дворянской элиты, публика приветствовала его громовыми раскатами. Пушечный выстрел утонул в людском гаме. Многочисленные флаги развевались на мачтах кораблей, золоченые гербы сверкали на солнце: это было великолепное зрелище, наполнявшее сердца собравшихся возвышенными чувствами. Много надежд возлагалось на эту армию, выступающую в поход под командованием таких военачальников! И Швеция приветствовала её своими восторженными напутствиями - всем казалось, что победа ожидала её на другом краю горизонта.
Густав-Адольф был теперь не всадником, которого г-н де ла Герш встретил в окрестностях белого домика, преодолевающим одним махом зеленую изгородь, когда тот предавался ещё порывам молодости и любви. Теперь это был уже коронованный вождь воинственного народа, военачальник, на котором держались судьбы королевства. Он был значителен и спокоен, в нем чувствовалась смелость героя и власть стратега. Достаточно было посмотреть на него, чтобы проникнуться к нему сердечным доверием. Больше всего Арман-Луи жалел теперь о том, что не мог быть с мушкетом на плече и с саблей в руке среди этих доблестных офицеров, с которых горожане и купцы не сводили сейчас глаз.
Арман-Луи не мог удержаться, чтобы не вспомнить, приветствуя Густава-Адольфа шпагой, что этот молодой король с лучистым взглядом, пожалуй, не расстался бы с Маргаритой, не случись этой молниеносной развязки. Да и могла ли тайная любовь белокурой кальвинистки противостоять упоительным обещаниям славы и восторгам всего народа?
'Он оставил ей дальний уголок своего сердца', - подумал он.
Артиллерийский залп только что известил, что батальоны полка Стенбока, которым король любил командовать лично, покинул берег, чтобы подняться на борт судна, когда глаза г-на де ла Герш остановились на женщине, одетой в черное, которая молилась на пригорке в отдалении. Много других женщин молились на коленях в толпе: почему именно она более всех других привлекала его взгляд? Что-то необъяснимое подталкивало Армана-Луи в её сторону. Всем своим видом, в котором ощущалась душевная сосредоточенность и одиночество, она тронула его сердце, и молодой капитан почувствовал необъяснимое волнение, возраставшее по мере того, как он приближался к этой женщине.
Когда он был уже в нескольких шагах от пригорка, на котором она молилась, смущенный тем, имеет ли он право отвлечь её от святого занятия, он остановился. Женщина подняла свою вуаль.
- Маргарита?! - удивился Арман-Луи.
- Да, Маргарита! - отвечала она, протягивая тонкую руку, которую он поцеловал с уважением. - Но не та Маргарита, которую вы знали когда-то опьяненной преступной любовью, красивой и, может быть, счастливой, считавшей, что весь мир полон счастья. Теперь это другая Маргарита, проснувшаяся на краю бездны, разбуженная Богом! Сколько слез пролито с того страшного дня! Пусть же горе утраты очистит мою душу! Могу ли я заслужить прощения на Небесах, о котором молюсь?! Но если это преступление - молиться за того, кого я так любила, - ах, если это преступление, я никогда не откажусь от него! Я молилась сейчас за Густава-Адольфа, за его армию, которая уходит навстречу войне, за этот флот, идущий навстречу буре!
