Рич распахнул дверь в зал. Здесь было жарко от множества скопившихся в комнате тел, но так же темно, как и всюду.
— Эй! — крикнул Рич. — Где вы попрятались? Никого не могу найти.
Молчание.
— Мария, долго мне бродить тут в темноте?
Послышался бессвязный приглушенный говор, потом смех.
— Ах ты мой бедненький! — воскликнула Мария. — Все самое интересное-то пропустил.
— Мария, где ты? Я пришел попрощаться.
— О, не уходи еще.
— Уже поздно, дорогая. Не могу. Завтра с утра я должен околпачить одного приятеля. Где ты там, Мария?
— Поднимись на сцену, миленький мой.
Рич прошел по проходу, нащупал ступеньки и поднялся на сцену. Спиной он ощутил холодное прикосновение проекционного шара. Кто-то крикнул:
— Порядок. Теперь он попался. Свет!
Белый поток света залил экран, ослепив Рича. Расположившиеся в креслах вокруг сцены гости сперва было загоготали, но, разглядев его, возмущенно взвыли.
— Бен, ты обманщик, — возмутилась Мария. — Так нечестно: ты одет. Знаешь, как мы тут застукали всех остальных? Это же сказка!
— В другой раз расскажешь, моя прелесть, — Рич вытянул руку, готовый склониться в изящном прощальном поклоне. — Мое почтение, мадам. Благодарю за… — Он вдруг осекся, потрясенный. На его ослепительно белой кружевной манжете гневно загорелось красное пятно.
Не в силах вымолвить ни слова, Рич глядел, как рядом с первым появилось второе пятно, потом третье. Он отдернул руку, и красная капля шлепнулась на пол перед ним, а вслед за тем неумолимо и медленно одна за другой посыпались сверкающие алые капельки.
— Это кровь! — завизжала Мария. — Кровь! Там наверху кто-то истекает кровью. Ради бога, Бен… Не можешь же ты меня бросить в такой момент. Свет! Свет! Скорей зажгите свет!
6
В 12.30 ночи аварийный полицейский патруль прибыл в особняк Марии Бомон, получив из местного участка извещение: «GZ Бомон YLP — R», что означало «Есть сведения, что по адресу Бомон Хауз, 9, Парк Саут, произошло нечто противозаконное».
В 12.40 патруль доложил: «Акт криминального характера, возможно, уголовное преступление 3-А», после чего в Бомон Хауз выехал из местного участка капитан полиции.
В час пополуночи в Бомон Хауз прибыл Линкольн Пауэл, срочно вызванный взволнованным помощником инспектора.
— Уверяю вас, Пауэл, что это «преступление 3-А». Готов поклясться. У меня просто дух захватило. Я уж не знаю, радоваться мне или дрожать, но одно несомненно — с этим делом никому из нас не справиться.
— Что вас так напугало?
— Судите сами. Убийство — это отклонение от нормы. Насильственно оборвать жизнь себе подобного способен только человек с деформированным душевным строем, что неизбежно отражается и на его телепатических приметах, ведь так?
— Да.
— По этой причине уже больше семидесяти лет никому не удавалось осуществить «3-А». В наше время невозможно оставаться незамеченным, замышляя убийство. Человек с искаженным душевным строем так же бросается в глаза, как, скажем, если б он имел три головы. Вы, щупачи, выуживаете их задолго до того, как они что-нибудь предпримут.
— Мы пытаемся это делать… В тех случаях, когда сталкиваемся с ними лично.
— Ну, знаете ли, сейчас на каждом шагу развелось такое множество щупаческих рогаток и фильтров, что человеку, ведущему нормальный образ жизни, невозможно сквозь них проскочить. Для этого нужно быть отшельником. Но отшельники никого не убивают.
— И то правда.
— В данном же случае имело место тщательно подготовленное убийство, а убийцу никто не заметил. О нем никто ни разу нам не сообщил. В том числе даже эспер-секретари Марии Бомон. Отсюда можно сделать вывод, что замечать было нечего. Патологический душевный строй, искаженный до такой степени, что человек стал убийцей, почему-то не отразился на его телепатемах. Вот парадокс, который, черт возьми, я не в силах решить.
— Понятно. Что вы намерены сделать?
— В этом деле чертова гибель неувязок, с них и надо начать. Во-первых, мы знаем, чем убит де Куртнэ. Во-вторых, исчезла его дочь. В-третьих, кто-то обокрал охранников де Куртнэ ровно на час жизни, и мы понятия не имеем, каким образом это сделано. В-четвертых…
— Достаточно и трех… Я еду.
Большой зал Бомон Хауза залит резким белым светом. Повсюду мундиры полицейских. Суетливые, как жуки, снуют эксперты в белых халатах. Гостей (уже одетых) собрали в середине зала, и они мечутся, как стадо перепуганных быков на бойне.
Скользя вниз по восточному эскалатору, Пауэл, высокий, стройный, в черном смокинге с белой манишкой, уже с первых секунд ощутил хлынувшую на него волну неприязни. Он торопливо бросил находившемуся в зале Джексону Беку, полицейскому инспектору-2:
И тут же, перейдя на неофициальный арго полицейских, созданный на искаженной семантической и образной основе и системе персональных символов, Бек добавил:
После чего за микродолю секунды познакомил Пауэла с обстоятельствами.
На середине спуска Пауэл приостановился. Он сурово сжал губы. Глубокие темные глаза уже не светились дружелюбием. На лице появилось возмущенное выражение.
— Бек, — рявкнул он, и его голос эхом прогремел по залу. Наступила мертвая тишина. Все взгляды обратились к нему.
Инспектор Бек сердито повернулся к Пауэлу и с вызовом ответил:
— Здесь, сэр.
— Это вы тут распоряжаетесь, Бек?
— Да, сэр.
— Любопытные у вас, однако, представления о том, как вести следствие. Сгоняете гуртом, будто скотину, ни в чем не повинных людей.
— Нечего сказать, неповинные, — огрызнулся Бек. — Эти ни в чем не повинные человека убили.
— Все эти люди, Бек, невиновны. До тех пор, пока не будет выяснена истина, всех присутствующих
