Соната Единорога

Тут опять зазвучала музыка, хотя Джой по-прежнему не могла сказать, откуда она исходит. Джой припомнила, что сатиры играли на таких прикольных дудочках – из бамбука или из чего-то вроде этого, – но у Ко в руках ничего не было. Он почесывался, и, кажется, сейчас это занятие полностью поглощало его внимание. Кроме того, на этот раз музыка снова доносилась откуда-то издалека. Ко потянулся – от него и вправду воняло, как от козла, честное слово! – еще раз со вкусом почесал себе седалище, – да так, что забавный хвостик сатира заходил ходуном, словно пропеллер, – и в конце концов сказал:

– Ну что ж, думаю, теперь мы в безопасности. Идем, дочка?

Нелепость ситуации – фавн называет ее дочкой! – невольно заставила Джой хихикнуть.

– Идем? – переспросила она. – Куда?

Ко приподнял кустистую бровь, идущую чуть наискось.

– Повидаться со Старейшими – куда ж еще? Старейшие знают, что нужно делать.

– Старейшие? – Джой подхватилась на ноги. – Что за Старейшие?

Ко улыбнулся, но промолчал. Джой не унималась.

– Я не могу никуда идти – мне завтра в школу! О господи, у меня завтра контрольная! А мои папа с мамой? Что, если они проснутся и обнаружат, что я исчезла, как… Послушайте, я не знаю, как я здесь очутилась, но должен же существовать какой-то способ отсюда выбраться! Просто укажите мне, откуда я пришла, а там я уж сама доберусь. Я ужасно сожалею, но мне и вправду нужно домой!

В улыбке сатира появилось сочувствие.

– Дочка, ты не сможешь сейчас пересечь Границу. Луна уже зашла.

– Границу… – повторила Джой. – Какую границу? При чем здесь луна? О чем вы?

Но Ко уже шагал среди деревьев. Джой заковыляла следом за ним, отчаянно стараясь не отставать.

– Мне нужно домой! – крикнула она, догнав сатира. – Мне в школу нужно! Сколько надо идти до ваших Старейших, кем бы они ни были?

Ко повернулся, взял девочку за руку и погладил Джой по руке – ладонь у него была грубая и шершавая, как собачья лапа.

– Мы поговорим по дороге, – сказал он. – Все будет хорошо, дочка. Я в этом почти что уверен. В Шей-рахе чаще всего все заканчивается хорошо.

Глава 3

Путешествие заняло весь день. Ко избегал лугов – «Здесь, рядом с Границей, любое открытое пространство для перитонов все равно что накрытый стол» – и постоянно держался под прикрытием деревьев. Сатир шагал, не разбирая дороги. Он вел Джой через лес, потом через колючие заросли ежевики, потом снова через глухую лесную чащу, потом через подлесок, где время от времени попадались испещренные солнцем прогалины. На этих прогалинах порхали неправдоподобно яркие птицы – такие яркие, как будто их нарисовал младший брат Джой, – и голоса их были, как шелест ветра над водой и журчанье воды по камням. Пара маленьких черно-золотых птичек некоторое время следовала за путниками. Они вились и порхали вокруг курчавой головы сатира и что-то щебетали прямо в его волосатые уши. Ко не отвечал – и это немного успокоило Джой, – но слушал очень внимательно.

Несколько раз у Джой возникала твердая уверенность, что за ними внимательно следят. Когда это случилось впервые, девочка резко затормозила и принялась осматриваться, но вокруг никого не было видно. Это происшествие напомнило Джой, как Абуэлита поддразнивала ее и подбивала попытаться увидеть собственное ухо. Мысль об Абуэлите наполнила Джой печалью, и девочка перестала озираться. Но она по-прежнему чувствовала, что кто-то следит за ней и внимательно изучает ее – не то синие деревья, не то ветер.

Через одну из прогалин бежал прозрачный ручей, и Джой присела рядом с ним, крикнув Ко, чтобы тот ее подождал. Вода была холодной и вкусной. От этого вкуса по телу Джой пробежал легкий трепет. Наклонившись к ручью, чтобы попить еще, девочка увидела в воде свое лицо – смуглое, худощавое, совершенно обыкновенное – и по привычке показала ему язык. Но на этот раз из-под ее лица, через него, проступило другое лицо, разбило отражение Джой россыпью хихикающих пузырьков, показало девочке остренький зеленый язычок и рассмеялось с бесстыдной радостью. В этом смехе таилась своя нескончаемая музыка. Джой завизжала, подхватилась и, не разбирая дороги, ринулась следом за сатиром. Она налетела на Ко, чуть не сбив его с ног, и уткнулась ему в плечо. Сатир принялся поглаживать ее по голове грубой, поразительно сильной рукой и приговаривать:

– Ну, успокойся, дочка, старый Ко тут. Что тебя так напугало?

Джой рассказала о происшествии и была взбешена – сатир и сам расхохотался. Он то складывался пополам, то принимался хлопать себя по бокам.

– Дитя, – выдохнул Ко, когда к нему вернулся дар речи, – дочка, это всего лишь ручейная джалла, и ничего больше. Они безвреднее мелкой рыбешки, и на них обычно никто не обращает внимания. У них просто дурацкое чувство юмора, только и всего.

Потом сатир резко посерьезнел и добавил:

– А вот те, которые в реках, – те совсем другое дело. Взрослая речная джалла утащила бы тебя в глубину и сейчас обгладывала бы твои косточки. Никогда – слышишь, никогда! – не подходи к реке, если только с тобой не будет меня или кого-нибудь из Старейших. Ты меня поняла, дочка?

– Да, – прошептала Джой, потом спросила: – Почему вы постоянно называете меня дочкой? Я хочу сказать: если я в чем-то сейчас и уверена, так это в том, что я не ваша дочь.

Испугавшись, что ее слова обидят сатира, Джой поспешно добавила:

– То есть все нормально, я не против – но просто я же все-таки не ваша дочка…

Ко улыбнулся. На мгновение его желтые глаза наполнились теплым золотом и крохотными черными искорками.

– Детка, мне ведь уже стукнуло сто восемьдесят семь! – сказал он. – Когда доживешь до моих лет, имеешь право кого угодно называть так, как тебе заблагорассудится. Я называю тебя дочкой потому, что мне это нравится – вот и вся причина. Ладно, пора двигаться. До Старейших еще далеко. Иди за мной.

Теперь Джой старалась держаться поближе к сатиру. Некоторое время они двигались под сенью синих деревьев, потом снова вышли на относительно открытое пространство, покрытое рощами других деревьев – ниже и стройнее синих. Эти рощицы были рассыпаны по цветущим склонам холмов, словно узор витража. Вид здешних цветов был непривычен Джой, но в их запахе чудилось нечто щемяще знакомое. Этот запах снова заставил Джой подумать об Абуэлите. Об Абуэлите, которая всегда разговаривала слишком громко, потому что постепенно глохла, и которая нарочно говорила по-испански тем больше, чем меньше говорили на этом языке родители Джой. Об Абуэлите, которая любила всякую музыку, но больше всего – песни своей внучки, и которая пахла лучше всех на свете.

Джой даже остановилась, поглощенная собственными мыслями.

«Целая страна пахнет, как Абуэлита! Ох, как же домой хочется – до сих пор я и сама этого не понимала! Абуэлита, это ты меня в это втянула! Не знаю как, но это все ты! Пусть только с тобой ничего не случится до того времени, как я вернусь! Ладно, Абуэлита?»

Джой бросилась вдогонку за Ко. Сатир перехватил ее на бегу и молча указал на скальный выступ, лежащий у них на пути. Тропу неспешно пересекала белая змея. Она была толще ноги Джой и при этом не длиннее той же самой ноги. Цвет змеи напоминал городской снег. И еще у нее было две головы. Одна – та, которая на хвосте, – кажется, спала. Во всяком случае, глаза у нее были закрыты, и эта голова просто волочилась в пыли вслед за телом. Но блестящие черные глаза передней головы были широко открыты. Продвигаясь вперед, змея не переставала искоса наблюдать за девочкой и сатиром, и во взгляде ее смешивалось предостережение и презрение. Ко сделал один лишь шаг в сторону змеи, и глаза рептилии мгновенно вспыхнули пламенем. Змея тут же вскинула голову на жирной шее и обнажила длинные клыки, сочащиеся прозрачной серой слизью. Ко отступил, и змея уползла в кусты по другую сторону дорожки. Даже