одеждах – священнослужители постепенно переходили на такого рода облачения, чтобы отличаться от мирян; но третьего из присутствующих она узнала с трудом, даже когда тот обернулся. Мгновение Игрейне казалось, будто она смотрит в лицо Утера.
– Гвидион! – воскликнула Игрейна и тут же поправилась:
– Артур. Прости, я позабыла. – Она уже собиралась преклонить колени перед Верховным королем, но Артур, поспешно наклонившись, удержал мать.
– Матушка, никогда не опускайся на колени в моем присутствии. Я тебе запрещаю.
Игрейна поклонилась мерлину и угрюмому, строгому архиепископу.
– Это моя мать, супруга и королева Утера, – промолвил Артур, и архиепископ растянул губы в некоем подобии улыбки. – Но ныне снискала она себе почести более великие, нежели королевский сан, ибо она – невеста Христова.
«Тоже мне невеста, – подумала про себя Игрейна, – просто-напросто вдовица, что укрылась в Его доме». Однако вслух она ничего подобного не произнесла; лишь наклонила голову.
– Госпожа, это Патриций, архиепископ острова Монахов, что ныне зовется Гластонбери, – продолжал между тем Артур. – Он прибыл туда лишь недавно.
– О да, Господним соизволением выдворив из Ирландии всех злобных колдунов и чародеев, я приехал и сюда – очистить от скверны все христианские земли, – промолвил архиепископ. – В Гластонбери обнаружил я гнездо погрязших в пороке служителей Божьих, что терпели промеж себя даже совместные службы с друидами: при виде такого Господь наш, отдавший за нас жизнь, заплакал бы кровавыми слезами!
– Стало быть, ты нетерпимее Христа, собрат? – тихо проговорил мерлин Талиесин. – Ибо Его, как мне помнится, изрядно бранили за то, что Он водит компанию с изгоями и грешниками, и даже мытарями, и девицами вроде Магдалины, в то время в нем хотели видеть сурового ветхозаветного пророка, под стать Иоанну Крестителю. И под конец, когда Он умирал на кресте, не он ли пообещал разбойнику, что той же ночью будет он с Ним в раю – я не прав?
– Сдается мне, слишком многие дерзают читать Священное Писание и впадают в такого рода заблуждения, – сурово отрезал Патриций. – Те, кто слишком полагается на собственную ученость, со временем научатся, я надеюсь, прислушиваться к священникам и усваивать правильное толкование из их уст.
Мерлин мягко улыбнулся:
– В этом пожелании я к тебе не присоединюсь, собрат. Я свято верю: воля Господа состоит в том, чтобы все люди, что есть, взыскивали мудрости в себе самих, а не обращались за нею к другим. Младенцам, может статься, пищу пережевывает кормилица, но взрослым мужам подобает самим насыщаться и утолять жажду из источника мудрости.
– Полно вам, полно! – улыбаясь, перебил его Артур. – Я не потерплю ссор промеж двумя дорогими моему сердцу советниками. Мудрость лорда мерлина для меня что хлеб насущный; он возвел меня на трон.
– Сир, сие содеял Господь, – возразил архиепископ.
– Но с помощью мерлина, – уточнил Артур, – и я дал обет, что всегда стану прислушиваться к его советам. Ты ведь не захочешь, чтобы я нарушил клятву, верно, отец Патриций? – Это имя Артур произнес на северный лад; воспитывавшийся на севере король усвоил и характерный выговор тех мест. – Ну же, матушка, присаживайся, и давай поговорим.
– Сперва позволь, я пошлю за вином; после скачки столь долгой тебе недурно бы подкрепиться.
– Благодарю тебя, матушка. И, будь так добра, пошли вина и Кэю с Гавейном; они приехали сюда вместе со мной. Не захотели отпускать меня без охраны, видишь ли. Оба наперебой прислуживают мне как дворецкие и конюхи, словно сам я и пальцем пошевелить не в силах. Хотя вполне могу себя обиходить не хуже любого солдата, с помощью слуги-другого. Но эти двое и слышать ничего не хотят…
– Твои соратники получат все самое лучшее, – заверила Игрейна и ушла распорядиться, чтобы заезжим рыцарям и их свите подали угощение и вино. Тем временем принесли вино; Игрейна наполнила чаши.
– Как ты, сынок? – осведомилась она, придирчиво оглядывая Артура. Он казался десятью годами старше того хрупкого, стройного мальчика, что был коронован не далее как прошлым летом. Он подрос на половину ширины ладони, никак не меньше, и заметно раздался в плечах. На лице его алел шрам, что, впрочем, уже почти затянулся, благодарение Господу… ну, да для воина рана-другая – дело обычное.
– Как видишь, матушка, я сражался, и немало, но Господь уберег меня, – промолвил Артур. – А сюда я ныне прибыл по делам вполне мирным. Но сперва расскажи, как ты.
– О, здесь ровным счетом ничего не происходит, – улыбнулась Игрейна. – Однако я получила вести с Авалона о том, что Моргейна покинула Остров. Не у тебя ли она при дворе?
Артур покачал головой:
– Что ты, матушка, у меня и двор-то такой, что названия этого не заслуживает. Кэй печется о моем замке – мне просто-таки силой пришлось навязать ему эту должность, сам он предпочел бы поехать со мной на войну, но я приказал ему остаться и беречь мой дом как зеницу ока. А еще там живут двое-трое отцовских рыцарей, те, для которых дни битв давно миновали, с женами и младшими сыновьями. Моргейна – при дворе Лота; об этом мне сообщил Гавейн, когда его младший брат, юный Агравейн, прибыл на юг сражаться под моими знаменами. Он сказал, Моргейна приехала к его матери; сам он видел ее только раз или два; но она жива-здорова и вроде бы весела и бодра; она играет Моргаузе на арфе и распоряжается ключами от чулана с пряностями. Я так понимаю, Агравейн ею просто очарован. – Лицо его на мгновение омрачила тень боли; Игрейна подивилась про себя, но вслух ничего не сказала.
– Благодарение Господу, что Моргейна в безопасности и под защитой своей родни. Я очень за нее боялась. – Для того чтобы выяснять, родила ли Моргейна ребенка, момент был явно неподходящий. – А когда Агравейн приехал на юг?
– В начале осени, не так ли, лорд мерлин?
– Сдается мне, что да.
«Стало быть, Агравейн тоже пребывает в неведении; она и сама видела Моргейну и ничего такого не
