– Прости, Владычица… я так ничего и не увидела, – всхлипывала она.
«Итак, она говорила – но ничего не запомнила. С тем же успехом я могла бы и избавить ее от этого испытания – все равно толку никакого». И злиться на девушку бессмысленно: она лишь исполнила то, чего от нее требовали. Вивиана откинула светлые пряди со лба Нинианы и мягко проговорила:
– Не плачь; я не сержусь на тебя. Голова болит? Так ступай и отдохни, дитя мое.
«Богиня распределяет дары свои, как считает нужным. Но почему же, о Матерь всего сущего, ты шлешь меня исполнять твою волю при помощи орудий настолько несовершенных? Ты забрала у меня силу; так зачем же ты отняла и ту, которой должно бы служить тебе, когда меня не станет?» Дочь Талиесина, сжав ладонями виски, медленно побрела по тропе вниз, к Дому дев. Спустя какое-то время за нею последовала и Вивиана.
Неужто слова Нинианы – не что иное, как бессвязный бред? Вивиане в это не верилось: девушка явно что-то видела. Но что именно, Вивиана разобрать не смогла; а слабые попытки девушки облечь видения в слова для Вивианы так и остались непонятными. А теперь Ниниана все позабыла, так что расспрашивать ее бесполезно.
«Она спит в объятиях седого короля». Значит ли это, что Моргейна упокоилась в объятиях смерти?
Вернется ли к ним Моргейна? Ниниана сказала лишь: «Она стоит в ладье…» Значит, на Авалон Моргейна возвратится. «Волосы ее совсем поседели…» Значит, вернется она не скоро – если вообще вернется. Здесь по крайней мере все ясно.
«Крест. Свет сжигает меня. Врана, Врана, в руках ее – котел». А вот это наверняка бред, не более, попытка облечь в слова некий смутный образ. Врана примет в руки котел, магическое орудие воды и Богини… да, Вране в самом деле вверены Великие реликвии. Вивиана сидела, уставившись в стену спальни, гадая, не значит ли это, что теперь, когда Моргейна исчезла, власть Владычицы Озера должно передать Вране. Похоже, что иного способа истолковать слова девушки просто нет. Притом что, возможно, слова эти вообще ничего не значат.
«Что бы я теперь ни предприняла, я действую вслепую; право, лучше бы я пошла к Вране, которая ответила бы мне лишь молчанием!»
Но если Моргейна и впрямь упокоилась в объятиях смерти или навсегда потеряна для Авалона, иной жрицы, способной принять на себя это бремя, просто нет. Врана отдала свой пророческий голос Богине… должно ли месту Богини пребывать в небрежении лишь потому, что Врана избрала путь безмолвия?
Вивиана долго сидела в одиночестве, глядя в стену и снова и снова размышляя над загадочными словами Нинианы в сердце своем. Затем она поднялась и одна в тишине прошла по тропе и вновь поглядела на недвижные воды – они были серы, серы, как неумолимые небеса. Лишь раз померещилось ей, будто на поверхности что-то мелькнуло.
– Моргейна? – шепнула Вивиана, до боли в глазах вглядываясь в безмолвную заводь.
Однако отразившееся в воде лицо не было лицом Моргейны: из зеркала на нее глядел лик недвижный и бесстрастный, точно у самой Богини, венчанный жгутами из ивняка…
«…Не свое ли отражение я вижу или это Старуха Смерть?»
Наконец, усталая и измученная, Вивиана повернула назад.
«Об этом знала я с тех самых пор, как впервые вступила на сей путь: придет время, когда не останется ничего, кроме отчаяния, когда ты попытаешься сорвать завесу со святилища и воззовешь к ней, и поймешь, что ответа не будет, ибо нет ее там и никогда не было, и нет никакой Богини, есть только ты, и ты – одна среди отголосков насмешливого эха в пустом святилище…
Никого там нет, и никогда не было, и все твое Зрение – это лишь обман и морок…»
Устало ковыляя вниз по холму, Вивиана заметила, что в небесах сияет народившаяся луна. Но теперь и это ничего для нее не значило; только то, что срок ритуального безмолвия и затворничества на сей раз истек.
«И что мне теперь делать с этим посмешищем в лице Богини? Судьба Авалона в моих руках, но Моргейна исчезла, и я – одна среди старух и детей и необученных девчонок… одна, совсем одна! Я стара, я устала, и смерть моя не за горами…»
В жилище Владычицы жрицы уже развели огонь, и рядом с ее креслом поджидала чаша подогретого вина, дабы ей подкрепиться после воздержания темной луны. Вивиана устало опустилась в кресло; неслышно подошла прислужница, сняла с нее башмаки, закутала плечи теплым покрывалом.
«Никого нет, кроме меня. Но у меня есть еще дочери, я не совсем одна».
– Спасибо, дети мои, – промолвила Вивиана с непривычной сердечностью, и одна из прислужниц смущенно наклонила голову, не произнеся ни слова. Владычица не знала, как зовут девушку. – «Отчего же я так нерадива?» – но подумала, что та наверняка временно связана обетом молчания.
– Служить тебе, Матерь, – великая честь, – тихо отозвалась вторая. – Ты не отдохнешь ли?
– Не сейчас, – отвечала Вивиана и, повинуясь внезапному наитию, произнесла:
– Пойди позови ко мне жрицу Врану.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем в комнату неслышной поступью вошла Врана. Вивиана приветствовала ее наклоном головы; Врана подошла, поклонилась и, повинуясь жесту Вивианы, уселась напротив Владычицы. Вивиана протянула ей чашу, по-прежнему до половины наполненную горячим вином; Врана пригубила, благодарно улыбнулась и отставила чашу.
И Вивиана умоляюще заговорила:
– Дочь моя, однажды ты нарушила молчание: до того, как Моргейна нас покинула. Теперь я ищу ее и не в силах отыскать. Ее нет в Каэрлеоне, нет в Тинтагеле, нет у Лота с Моргаузой в Лотиане… а я стара. Служить Богине некому… Я вопрошаю тебя, как вопросила бы оракула Богини: вернется ли Моргейна?
Врана долго молчала – и наконец покачала головой.
– Ты хочешь сказать, что Моргейна не вернется? – настаивала Вивиана. – Или что ты не знаешь? – Но ответом ей был лишь странный жест беспомощности и недоумения.
