мечтательная поволока.
– Ах, подумать только: не за горами тот день, когда я буду стоять у смертного одра старой черепахи, держать перед ней драгоценное, так отчаянно необходимое ей снадобье, и она, протягивая слабые лапки, усладит мое сердце униженными мольбами! Воистину это будет день великого триумфа!
– Что ты сделал с Глупостью?
Цанкреста отвлекся от розовых грез:
– Ты спрашиваешь о моей вьючной лошади и заложнице? Чаропевец, я никогда тебя не боялся, но твои таланты своенравны и зачастую совершенно непредсказуемы. Противостоять невероятному бывает нелегко. К тому же приходилось учитывать пылкую натуру кое-кого из твоих спутников. Так вот, помня о вашем несдержанном и низменном нраве, я постарался хорошенько обуздать девчонку, дабы удержать от напрасной и рискованной попытки спасти вас.
– Ты ее загипнотизировал?
– Мне знаком этот термин. Да, если ты имеешь в виду, что я затуманил ее простенький разум с целью добиться послушания. Но теперь она не нужна – ни как грубая рабочая сила, ни как гарантия вашего благоразумия. – Хорек указал вдаль по проходу. – Эти стеллажи тянутся до самого центра горы, а она, как вы могли заметить, вулканического происхождения. Можно предположить, что все проходы заканчиваются в весьма горячем местечке. Вероятно, там хранятся товары, требующие постоянного тепла. Я и сам сделан не изо льда, а потому отпустил девчонку, позволив ей брести до конца прохода. На судне Корробока она приобрела темный окрас. Осмелюсь предположить, что в центре горы он сразу сменится на пунцовый.
Джон-Том отступил на шаг, и Цанкреста поднял необычный самострел.
– Пусть идет. Она – ничто.
За спиной Розарык блеснуло золото. Снова Цанкреста вскинул оружие, но на его лапу легло пернатое крыло.
– Не надо, – прорычал Корробок. – Пускай рогатый идет. С ним я не ссорился. Все равно он не успеет спасти девчонку. А мне эта троица нужна живьем и в полном сознании. – Он направился к лестнице, одним крылом держа меч, а другую протягивая к Снут. – Лекарство, ведьма! Если, конечно, не возражаешь.
– Как вам угодно.
– Нет! – воскликнул Джон-Том. – Не отдавайте.
– Я не участвую в вашей междоусобице, – твердо ответила кенгуриха. – Разбирайтесь сами. – Снут бросила драгоценный контейнер. – Вот, ловите.
Корробок не успел схватить маленький пластиковый цилиндр. Он ударился об пол и тотчас выплюнул густую тучу черного дыма.
Джон-Том бросился в сторону и вниз. Тренькнула тетива, и он ощутил удар по голенищу сапога. Остальные стрелы, не причиняя вреда, забарабанили по спине, прикрытой толстой накидкой из ящеричьей кожи. Он не услышал криков боли и молил Бога, чтобы от оружия Цанкресты не пострадали его друзья. Поднимаясь, юноша изготовил посох к бою, но в ту же секунду решил, что против Корробока мечи Розарык и лук Маджа сгодятся лучше, а ему надо взять на себя волшебника. Поэтому он отбросил посох и ухватился за дуару. На память пришла старая мелодия «Муди Блюз», вполне подходящая для борьбы со злом.
Он заиграл и запел.
Это сразу возымело желаемое действие. Едва начал рассеиваться дым, Джон-Том услышал стоны хорька, а вскоре увидел, как тот пятится, шатаясь и держась за голову.
Но Цанкреста был не из тех, кто легко сдается. Собравшись с силами, он метнул в Джон-Тома пылающий взгляд и продекламировал:
Пальцы чародея удлинились, обернулись могучими удавами и, корчась и извиваясь, потянулись к Джон-Тому. Юноша не мог с уверенностью сказать, в чем тут причина – в страхе за Глупость или за себя, а может, в неистовой ярости, – но музыка звучала в самой его душе, и он, не пропуская ни ноты, перешел на скользящую мелодию «Джефферсон Эаплейн». Змеи сморщились, съежились и превратились в пальцы хорька. Но Цанкреста не стушевался и вновь протянул к Джон-Тому лапы.
Деревянный рожон, возникший из воздуха и метнувшийся в грудь Джон-Тома, был толщиной с небольшое дерево. Из его заостренного конца вырвалось несколько ветвей. Он разрастался на лету, выпуская корни и листья. Джон-Том едва успел переключиться на «Пироманию» «Деф Лепард».
Огромное растущее копье взорвалось, превратилось в огненный шар. Силой взрыва Цанкресту опрокинуло навзничь. Джон-Тому это дало время выяснить, как идут дела у его друзей. Они остались невредимы, хотя на полу в проходе крови было немало. Вся она проистекала из одного источника, утыканного зелеными и синими перьями. В сторонке лежал клювастый череп, еще дальше – нога, на полупустом стеллаже – пара крыльев. Морда и когти Розарык тоже были в крови в отличие от обоих клинков, так и не покинувших ножен. Тигрица прекрасно обошлась без них, расчленив Корробока столь же ловко и аккуратно, как Джон-Том делил на части жареных цыплят.
Мадж прошел вперед и вскинул лук, чтобы всадить стрелу в Цанкресту. Подняв лапу, волшебник небрежно пробормотал одно-единственное слово, и стрела обратилась в труху еще до того, как раскрошилась о бедро хорька. А тем временем Джон-Том с тревогой думал о Глупости. Если Дром не успеет настичь ее прежде, чем…
Заметив, что самый опасный противник отвлекся, Цанкреста взмахнул над головой лапой и зычно произнес заклинание. Между ним и чаропевцем образовалась черная тучка. Зловеще раскатился гром.
Джон-Том едва успел выкрикнуть нужные слова из песни Прокола Харума и заслониться дуарой от молнии, выскочившей из тучи. Дуара поглотила разряд, однако удар был столь силен, что Джон-Том с трудом устоял на ногах.
Впервые в глазах Цанкресты мелькнул страх. Страх, но не отчаяние. Еще не отчаяние. Хорек злобно взирал на недруга, не пытаясь запахнуть на себе гнилые лохмотья.
– Значит, это не случайно, – пробормотал он. – Не в одной удаче дело. Я этого опасался, но не принимал слишком близко к сердцу. Выходит, напрасно. Думаешь, ты победил, да? Думаешь, сломил меня? – Он поглядел вверх, на лестницу, где стояла Снут с настоящим лекарством в лапах. Цанкреста так бдительно следил за Джон-Томом, что не заметил, как хозяйка магазина подменила лекарство дымовой шашкой. – Все вы думаете, что я раздавлен. Так вот, знайте: вы жестоко ошибаетесь! Меня, Цанкресту, вам не одолеть, ибо я учел все, вплоть до последней мелочи, какой бы мизерной и невероятной она ни казалась. Я даже допустил, что этот желторотый чаропевец может обладать ничтожной толикой таланта.
– Ну, так давай, сделай меня! – Джон-Том казался себе десятифутовым великаном. В нем бурлила энергия, из него рвалась музыка. Пальцы его звенели, дуара казалась третьей рукой. Он вознесся на высоту
