«свистом» носился! Да забыл, что на повороте надо рукояткой «газа» скорость сбрасывать, иначе в него не впишешься. Дело на дачах было, «мичуринскими садами» их называли — так и поехал по кочкам, капусте и картошке!.. Напугался, заглушил мотор и повел «велик» обратно в руках. Больше за руль не садился, пока взрослым уже не выучился лихо ездить на автомашине.
…Отец мужиком серьезным был, его все уважали. Он никогда не кричал, говорил немногословно, и шла от него такая уверенность в правоте сказанного, что мысли не возникало перечить! Уже Володя вырос пониже Александра, а батя был еще меньше ростом — сказалось голодное военное детство. И никто не воспринимал его маленьким!.. Он не грубил, слушал внимательно, но если доходило до оскорбления, долго не раздумывал.
Однажды Ванька Солнцев с первого этажа — взрослый уже, здоровый мужчина — как-то грубо сказал об их матери. Мужики тогда во дворе в карты играли, успев «принять» для настроения — под столом и бутылочка початая стояла.
Отец долгих «разборок» не устраивал: молча положил карты, поднялся, да так «дюзнул» этому Ваньке, что тот только пятками сверкнул!.. Даже «искорка» будто бы в воздухе проскочила — это пацаны потом рассказывали. И откуда что взялось?.. Кулачок вроде маленький, сам не богатырь… а так-то вот!
Саньку тоже сильно любил: ни разу не порол, обещал только. Но боялся тот порки, как смерти!.. В пятом классе он, всегдашний «хорошист» принес домой дневник в разворот исписанный красным за поведение, да еще с двумя двойками: по русскому языку и алгебре. Пришел из школы тише воды, ниже травы.
Тут маманя тарелку борща налила — наваристого, с капельками жира и сметанкой! А батя как назло:
— Давай дневник… проверю!
Внутри у сыночка сразу пусто стало. Словно нашкодивший кот подошел на «полусогнутых», опустив голову, подал дневник; отец посмотрел его, сказал:
— Ремень неси!
Это прозвучало для Сашки как «именем Российской Федерации...» — как приговор, в общем, который «окончательный и обжалованию не подлежит».
И дернуло же «училку» — Галину Павловну — именно в этот день вызвать его к доске!.. И на уроке-то, правда, вертелся, как юла — за это еще дневник исписан. Провалиться бы сквозь землю! Да уже невозможно было.
Нес ремень, поливая его слезами; протягивал неблизко, чтобы «воспитатель» сразу не дотянулся. И ныл:
— Па-па, не надо!.. Па-па, ну не надо! — может, «сработает», а?
Сработало!.. Отец дневник отбросил, сказал:
— Ладно. Но смотри мне! — и «ограничился» пудовым подзатыльником. Матери сказал: — Жрать ему не давай!
Сидел потом Сашка хныкал, хныкал осторожно; побольше соплями хлюпал, чтоб скорее жалость вызвать: есть-то охота!.. Мама потихоньку позвала:
— Иди, садись! Отец не видит.
Хлебал тогда борщ и был счастлив, что и сегодня пронесло!.. На следующий день взялся за учебники и вскоре все наверстал.
Уже взрослым, учась в институте, приезжал к родителю на каникулы: отец с матерью разошлись, и Николай Егорович вернулся на родину, в Томскую область. Выпивали понемногу за встречу, вспоминали ту историю, смеялись — отцова «наука» хорошо закрепилась и без ремня: старался быть порядочным. Не всегда удавалось, но старался.
В тех разговорах часто обсуждали Советскую власть. Не мог понять Александр, почему отец так плохо к ней относится и всех «правителей» называет непременно дураками?.. И партийных, и царей — кроме Сталина и Петра Первого. Уже позже, когда сильно болел, и врачи спиртное запретили, он говорил еще:
— Когда «Ленька» умрет, я обязательно выпью: туда ему и дорога!
Почему… за что? Надеялся, может, что «хорошие» когда-то придут? Не объяснял. Ну, Хрущев, ладно — его все дурачком считали! От взрослых и меньшие этому учились.
Сашенька раз что вычудил — года четыре ему было, сам уже запомнил!.. Пришел к соседке в гости. Дети не объясняют, почему… взял и пришел «в гости»!
Она, как положено, чаем угостила — с вареньем и печеньем; попил чаю, поблагодарил и уселся на диван журнал «Огонек» листать. А там, на второй странице — портрет Хрущева; понял гость, кто это и хозяйке сообщил:
— Я его знаю — это лысый черт!
Соседка-то партийная была, аж вскинулась:
— Са-аша!.. Кто это тебе сказал?
— Папа.
— Нельзя так говорить!.. Это Никита Сергеевич Хрущев, первый секретарь ЦК КПСС. Он нами руководит, и мы все его любим.
— Да нет, это лысый черт! Вот, не видно, что ли? — и пальцем показывает.
Ребенок же не понимает, что это не черт, но ясно видит, что он лысый!.. Еле убедила Клавдия Филипповна, что это все-таки достойный человек, а не «черт».
Так то Хрущев… а Брежнева-то за что было не любить? Его, казалось, вся страна любила. Кучу смешных анекдотов о нем рассказывали, но ведь с любовью! Никакой ненависти не было. До сих пор многие не против, чтобы он у «руля» стоял, если бы был еще жив. Одна колбаса «за два двадцать» что стоила!.. И водка по три шестьдесят две.
О Сталине отец вообще молчал, но в его фотоальбоме хранились открытки с портретом генералиссимуса. Как жалел потом Орлов, что не расспросил обо всем подробно!.. Слушал только, как поносил батя малограмотных генсеков и председателей колхозов.
По грибы как-то пошли, по опушкам везде остовы разной техники брошены. Сокрушался отец:
— Да разве так можно?.. У путного хозяина разве так все валялось? Вот раньше... — и умолкал, махнув рукой.
Что раньше… как раньше? Что вообще могло быть раньше?.. Все же знали: раньше был глупый царь с дворянами и буржуями, потом мудрая и справедливая Советская власть. Что еще узнаешь из школьного учебника истории? А из «Истории КПСС» в вузе?.. Только то, что там написано. И написано там было то, «что надо»!
Учащихся заставляли сдать экзамен так, как учили и никто из них ничем из прошлого уже больше не интересовался. «Тройку поставят, и ладно!» — говорили студенты; и без того знали об успехах социализма и были уверены в них. Что еще изучать?.. По телевизору и радио каждый день о Директивах очередного съезда партии вещали, и в газете «Правда» все обо всем писали. Разве «Правда» — неправда?..
И за что было Советскую власть ругать? Вон, как она старалась: чуть-чуть до коммунизма не довела!
И уж правда, «старалась»… Только в девяностых уже годах от тетушек, старших сестер отца узнал Александр, в чем была причина отцовского недовольства.
Все просто объяснялось: дед Егор, оказывается, из зажиточных кубанских казаков был; само собой, за белых воевал. Сразу после гражданской войны его не расстреляли, так потом в Сибирь сослали — это еще до колхозов случилось. От того и появились Орловы в Сибири!
Бабушка Ольга Васильевна, царство ей небесное, другую фамилию носила и была из столыпинских переселенцев, из Вятской губернии. Часто приговаривала:
— Когда мы еще в Расее жили… — если рассказывала что-нибудь из старины. Саша только про эту «Расею» от нее и помнил, больше ничего.
Когда ссыльных казаков к ним привезли, тем надо было куда-то пристроиться. Бабушка мужа тогда уже похоронила, оставшись с тремя детьми, вот и сошлись они с дедом Егором; вскоре и Коля родился —
