В Испанию Хемингуэй поехал не с пустыми руками. Собрав в виде авансов довольно крупную сумму, он снарядил на эти деньги колонну санитарных автомобилей в помощь республиканцам. Сам он в Испании как бы реализовал в жизни функции своего лейтенанта медицинской службы Фредерика Генри, выполняя не только обязанности военного корреспондента, но и по мере возможности помогая санитарному обслуживанию республиканской армии.
В период 1937–1939 годов Хемингуэй четыре раза, и подолгу, жил в осажденном Мадриде, Выезжал на фронт Гвадалахары, Харамы, Теруэля, на реку Эбро. За это время им был закончен роман «Иметь и не иметь», написана пьеса «Пятая колонна» (1938), несколько рассказов, выпущен сборник рассказов «Пятая колонна и первые 48 рассказов» (1938) и напечатан сценарий «Испанская земля» (1938), по которому Йорисом Ивенсом был в 1937 году снят документальный фильм. Сам Хемингуэй не только читал дикторский текст, но и участвовал в протекавшей в трудных фронтовых условиях съемке как подручный оператора Френо, а летом 1937 года повез фильм в Соединенные Штаты, показывал его президенту Рузвельту, добился проката его на экранах, доход с которого шел в фонд помощи республиканской Испании.
Опять, как и в былые годы, он с увлечением работал в качестве военного корреспондента, и его очерки: «Американский боец». «Мадридские шоферы» и др. – это фрагменты из газетных корреспонденций.
У Хемингуэя были старые счеты с фашистами. Здесь, в Испании, для него еще отчетливее стало лицо врага. В «героях» Герники и Гвадалахары он узнавал тех, кто разгуливал раньше в форме карабинеров при Капоретто и в черных рубашках фашистских погромщиков, или бомбил с воздуха абиссинские деревни вместе с сынками Муссолини. Здесь яснее стало для него лицо товарищей по оружию и друзей. Это были простые, мужественные и талантливые люди. Ральф Фокс, Матэ Залка, Людвиг Ренн – все это были писатели, которые тоже могли бы помогать людям только своими правдивыми книгами, но, не довольствуясь этим, они помогали и делом, сражаясь с оружием в руках, а то и отдавая жизнь. А рядом с ними Хемингуэй видел добровольцев батальонов имени Линкольна, Тельмана и Гарибальди, испанских бойцов Пятого коммунистического полка и целый батальон матадоров. По-новому переосмыслялись здесь абстрактные слова, когда-то казавшиеся Хемингуэю «непристойными», особенно слово «подвиг». Теперь оно выражало то, что должно было выражать. Только тут он наконец понял и заставил понять перед смертью своего Моргана, что в борьбе объединенные усилия значит больше, чем механическая сумма мелких слагаемых сил. Как хорошо сказал об этом Брехт: «Мы – это больше, чем я и ты».
В начале 1939 гола Хемингуэй написал скорбное и просветленное «обращение» к «американцам, павшим за Испанию» и опять-таки направил его в журнал «Нью Мэссиз». В этом некрологе звучали надежды на будущее, на народ Испании и ее землю. Если и раньше Хемингуэй видел землю, которая пребывает вовеки, то теперь он увидел землю, которую не покорить никаким тиранам, то есть не просто землю, а и ее народ, и тех людей, которые, достойно сойдя в землю, уже достигли бессмертия.
Хемингуэй не только сам по мере сил помогал республике, но, что, возможно, было для него труднее, призывал на помощь других. В июне 1937 года Хемингуэй выступил с речью на Втором конгрессе американских писателей. «Фашизм – это ложь, изрекаемая бандитами, и писатель, примирившийся с фашизмом, обречен на бесплодие, – сказал он. Далее он заявил, что единственный способ обезвредить такого бандита – это расправиться с ним, и с горечью отмечал, что видел в республиканской Испании французских, английских, немецких, венгерских писателей, но не видел писателей американцев.
Автор «Прощай, оружие!» по-прежнему оставался противником войны, но здесь, в Испании, он, к своему изумлению, убеждался, что это какая-то совсем другая, «справедливая» война, как необходимое применение силы против насилия. О ней сам Хемингуэй сказал на Втором конгрессе американских писателей: «Когда люди борются за освобождение своей страны от иностранной интервенции, когда эти люди являются вашими друзьями, одни – давнишними, другие – новыми, и вы знаете, как на них напали и как они боролись, сперва почти без оружия, – вы узнаете, следя за их жизнью, борьбою и смертью, что на свете есть худшие вещи, чем война. Трусость – хуже, предательство – хуже и эгоизм – хуже».
Насколько крут был поворот Хемингуэя, видно хотя бы из сравнения рассказа «Рог быка», напечатанного в самый канун испанских событий в июне 1936 года, с другими произведениями на испанскую тему, написанными им в три последующих года. В рассказе «Рог быка» серия блестящих портретных зарисовок и все та же атмосфера жестокой, душной обыденности. В произведениях периода гражданской войны в Испании Хемингуэй преодолевает судорожную напряженность, недоговоренность, скованность, свойственную более раннему периоду. Речь его льется шире и свободнее, разговор героев сразу понятен не только разговаривающим, но и людям со стороны; все как-то естественнее и человечнее. Здесь, может быть, меньше специфически «хемингуэевских» приемов, но больше простого, зрелого, реалистического письма. Может быть, сказалось и то, что в период творческой заминки Хемингуэй, по собственным словам, упорно и внимательно, читал. А среди прочих книг он перечитывал «Войну и мир» и «Пармскую обитель», «Геккельберри Финна» и «Записки охотника», «Севастопольские рассказы» и «Казаков». Как бы то ни было, в его вещах испанского периода встречаются большие эпизоды чисто толстовской простоты и силы.
Позорное саморазоблачение предавших Испанскую республику западных демократий и поражение республиканцев было тяжелым ударом для Хемингуэя, который только что вновь сделал попытку помочь людям. Это снова замкнуло его в стенах рабочего кабинета, на этот раз близ Гаванны, на острове Куба, и породило заблуждения анархо-индивидуалистического порядка, сказавшиеся в его романе «По ком звонит колокол» (1940). Конечно, напрасно было ждать от писателя преимущественно лирического склада эпического разрешения такой большой и сложной темы, как справедливая война народа за свою свободу. Конечно, по собственному признанию хемингуэевского героя Роберта Джордана, «то, что он увидел в эту войну, не так-то просто» и «чтобы рассказать об этом, надо было бы писать получше, чем он это может сделать сейчас».
Трагическое мироощущение Хемингуэя внушало ему, что иное поражение стоит дешевых побед, позволяло осознать величие непобежденного и в поражении. Хемингуэй понимал роль испытаний в формировании и закалке внутренней силы человека, но отсутствие ясной цели, бесперспективность и безнадежность роднили его с теми, кто, исходя из преувеличения слабостей своих соратников, начинал сомневаться в плодотворности общих усилий, поддавался тому настроению, которое Горький метко назвал «анархизмом поражения». В трудных условиях 1939–1940 годов разочарование, пессимистическая усталость были широко распространены среди западных интеллигентов. Испытал их на себе, например, даже такой преданный делу коммунизма писатель, как норвежец Нурдаль Григ. Он сражался в рядах интернациональных бригад, а в 1939 году в его пьесе «Поражение» за именами и характерами отдельных деятелей и образами дней Парижской коммуны узнаешь настроения людей, переживших крушение Испанской республики. Но Нурдаль Григ верил в конечную победу революции, всем контекстом пьесы он призывал считать поражение лишь ступенью к этой будущей победе. Он мог бы подписаться под словами Брехта: «Самое главное – научить людей правильно мыслить... Побежденные должны помнить, что и после поражения растут и множатся противоречия, грозящие сегодняшнему победителю». Этой ясности мышления и той поддержки, которую она дает бойцу в трудные минуты, не было у Хемингуэя. В личном плане смерть отдельных бойцов, о которой Хемингуэй говорит в своем «Колоколе», не бесцельна. Поставленная задача ими выполнена, ценою гибели одного человека спасен партизанский отряд, для уцелевших впереди жизнь и борьба. Однако безрадостный стоицизм главного лирического героя и пессимистический, безнадежный тон книги свидетельствует об угнетенном состоянии автора. Конечно, «Колокол» – только один из этапов на творческом пути Хемингуэя, срыв на трудном перевале, но срывы такого автора волнуют и заботят его читателей иной раз не меньше, чем беззаботные дешевые удачи писателей, закрывающих глаза на все трудности и отыскивающих тропу, что протоптаннее и легче. Как бы
