— Слишком давно, — сказал я. Абрайра подобрала мои сигары и кимоно.
— Пойду поищу тебе место для сна. — Она пошла к дому, и я болезненно остро ощутил, как ее бедра колышутся под кимоно.
Перфекто обнимал меня за плечи; когда Абрайра свернула за угол, он странно, почти сердито посмотрел на меня, потом вдруг улыбнулся. Мигель рассмеялся.
— Видел, как она тебе глазки строит? — спросил он.
— Ах, у дона такой обреченный вид, как у мартовского кота! Я думаю, оба они подняли температуру в долине на добрых два градуса. Должно быть, это новая молодость дона. Он выглядит очень аристократично, даже красиво. Как ты считаешь, Мигель?
— Да. Если бы я был женщиной, мое сердце трепыхалось бы, как птица в клетке.
— Мы вовремя подоспели. Не то еще пришлось бы увидеть, как у них на земле идет любовное сражение, — сказал Перфекто. Оба рассмеялись, а я в замешательстве повесил голову. Немного погодя Перфекто продолжал: — Как я уже говорил, дон Анжело, не думаю, чтобы эти люди в амбаре смогли оставаться в Кимаи-но-Дзи. Несмотря на твою новую красоту, большинство японцев считает нас уродами. Они не хотят нас видеть и называют тэнгу, нечистью.
— Верно, — согласился Мигель. — Они нас не любят. Лагерь, где мы живем, разместили подальше от города, чтобы не видеть нас, чтобы мы не отравили их культуру.
— Да, — подтвердил Перфекто, — а вас всех они вообще хотели оставить в криотанках до конца войны, но хозяин корабля заставил забрать вас.
— Но чиновники «Мотоки» не хотят оставлять вас здесь. Особенно когда мы пойдем в бой. Так что, я думаю, вам всем, необученным, придется идти с нами. Гарсон, вероятно, поставит вас за спиной самураев.
— Звучит не так плохо, — заметил я. Кивнул в сторону амбара, откуда по-прежнему слышались крики. — Мне кажется, они согласны улететь.
— О, их расстроило не это, — ответил Перфекто. — Корпорация «Мотоки» не платит им за годы, проведенные в криотанках, таким образом, они потеряли деньги за двадцать два года службы. — В голосе его звучала горечь. — У многих из этих людей есть семьи. Как и моя, они полностью зависят от нашей зарплаты.
Я был поражен несправедливостью, сотворенной с этими людьми. Бедняки согласились воевать только потому, что знали, сколько это даст их семьям: братьям, сестрам, овдовевшим матерям и их собственным детям. Их родным больше не придется выносить неимоверные тяготы войны в Южной Америке. Для некоторых наемников оставить семьи — это невероятная жертва, акт истинной любви. И вот они узнают, что через две недели после их отлета с Земли семьи перестали получать плату, ради которой они пожертвовали собой. Для многих это означает, что их родственники на Земле умерли в нищете. Юные сестры вынуждены были стать проститутками, а больные матери умерли с голоду.
— Мы все им сочувствуем, — сказал Перфекто. — Все обозлены. Мы сами узнали об этой несправедливости лишь несколько дней назад. Думаю, если бы узнали раньше, корабль не долетел бы до Пекаря. Ты чувствуешь, какой гнев разлит в воздухе, чувствуешь напряжение, как перед грозой?
Я кивнул. Почувствовал сразу, как только вошел в помещение, где объявляли ставки.
— С самого мятежа не было такого, — добавил Перфекто. — Много месяцев я этого не чувствовал.
— Правда, — согласился Мигель. — Все было спокойно до самых последних дней. После мятежа положение изменилось. Самураи обращались с нами как с друзьями, особенно когда увидели, как мы сражаемся. Большинству из нас присвоено звание самураев. Но местные жители смотрят на нас, как на грязь. Генерал Цугио, здешний главнокомандующий, смеется при упоминании о самураях-неяпонцах. Он грозит снизить нам плату, если мы не уговорим своих компадрес сделаться уступчивей. Посмотри в глаза нашим людям и поймешь, о чем они думают. Они думают, что им не следовало лететь сюда. Что им не нужно сражаться. Но что мы можем сделать? Вернуться не можем, потому что не можем заплатить грекам за корабль. Не можем найти другую работу. Остается либо воевать с ябандзинами, либо умереть с голоду!
— А нельзя ли действовать через голову генерала Цугио? — спросил я. — Нельзя ли поговорить с президентом Мотоки? Это не такой большой город, и президент не может быть так уж занят.
Перфекто покачал головой.
— На Пекаре у каждого свое Metro. Они верят в то, что называют естественной иерархией. Мужчина выше женщины. Чиновник корпорации выше солдата, а солдат выше фермера корпорации, который выше фермера, не работающего на корпорацию. Все японцы выше китайцев, которые, в свою очередь, выше корейцев. А где-то в пыли наряду с прочими червями — латиноамериканцы. Матерь Божья! Мы не японцы и не работники корпорации, у нас нет с ней постоянного контракта. Мы настолько низко стоим в их списке, что даже Гарсон не может непосредственно разговаривать с чиновниками. Ему позволено говорить только с генералом Цугио и его адъютантами.
— Не понимаю, — сказал я. — А что они сделают, если вы заговорите с чиновником корпорации?
— Не обратят на тебя внимания, — ответил Мигель, — или изобьют. Зависит от того, насколько их оскорбила эта попытка.
Перфекто кивнул и поторопился объяснить.
— Это все вертикальная структура их общества. Именно эта вертикальная структура и вызвала войну. Видишь ли, когда здесь поселились эти две группы, их социальные инженеры считали, что они идут несколько разными путями к одной и той же цели. Надеялись привить жителям основные этические идеалы в том, что касается работы, сотрудничества, служения обществу и аскетичности. Инженеры «Мотоки» обратились к идеям «Исин» — реставрации, восстановления; они говорили, что просто возвращаются к естественному порядку вещей, восстанавливают древние идеалы, которые по-прежнему живут в их сердцах. Однако инженеры-националисты считали, что полное подчинение обществу сдерживает развитие индивидуальности и инициативу, и потому ввели некоторые изменения. Они объявили, что создают нового человека, новую традицию, открывают новые силы и красоту в народе. Тогда-то народ и разделился. Но при этом у них много общего: и «Мотоки», и ябандзины представляют общество вертикальной структуры. И те и другие считают, что существует вершина человеческой иерархии. И все думают, что именно его люди представляют эту вершину. Для них единственный способ доказать это — выбить зубы сопернику.
Перфекто казался расстроенным, а я лишь посмеялся при мысли о жителях «Мотоки», считающих себя высшей расой во вселенной.
— А что они думают о вас, химерах?
— Самураи с большой неохотой признали, что мы сражаемся лучше их, — сказал Мигель. — Но мы все равно не сравнялись с ними в общественном положении. Мы так и не научились «корпоративному духу», и это доказывает нашу слабость.
— Но если они само совершенство, а мы слабы, так зачем мы им?
— Мы им необходимы, чтобы преодолеть автоматическую защиту Хотокэ-но-Дза. Они считают, что сами не смогут это сделать, и потому нанимают других, чтобы другие умирали там. Нанимают тех, кто им безразличен. Хотят, чтобы мы расчистили им дорогу, открыли дверь, а самураи войдут в Хотокэ-но-Дза и докажут, кто лучше.
Я вспомнил, как топографический президент Мотоки благодарил нас за то, что мы пришли сражаться с машинами ябандзинов.
— Но ведь это не так трудно, как я слышал?
— Нетрудно для нас, потому что у нас нет технофобии. Самураи слишком нервничают при мысли об автоматической защите противника. Эти поселения на Пекаре были основаны в том числе и потому, что японцы на Земле уступили первенство в технологии китайцам. Для здешнего общества машины символизируют их обственное технологическое поражение, напоминают о неудаче в соревновании с другой нацией.
— Ага! Вы тоже заметили, как они сторонятся кибернетических усовершенствований?
Перфекто энергично кивнул.
— Они сторонятся тысячи технологических новшеств. ОМП наложила строгий запрет на использование мощного наступательного оружия, но мы легко можем создать в рамках этого запрета
