– Совсем ненормально, Бретт.
Он протянул к ней руки и крепко обнял.
– Тебя снова мучают кошмары, – произнес он убежденно.
Дженни неожиданно разразилась приступом нервного смеха, скорее даже не смеха, а какого-то хихиканья, граничащего с истерикой.
– Я еще ни разу не спала без них с прошлого уикэнда.
– Хорошенькое дело!
Смех Дженни оборвался так же резко, как и начался.
– Послушай, Бретт, мне нужно переодеться, потом я приготовлю что-нибудь на ужин.
– Ну и переодевайся. А насчет ужина я придумаю что-нибудь сам. Видишь ли, я пришел сюда не для того, чтобы заставлять тебя торчать на кухне. Кроме того, ты выглядишь до того усталой, что, по-моему, можешь упасть по дороге.
Дженни хитро взглянула на Бретта и спросила:
– А для чего же ты пришел?
– Я пришел потому, что скучал по тебе, – чистосердечно ответил Бретт. – Потому, что что-то происходит, когда мы вместе. Что-то, дающее мне энергию. Я не могу объяснить это словами, но уйти сейчас выше моих сил. Переодевайся, Джен. Я пошел обыскивать твою кухню.
Результатом обыска стал великолепно приготовленный рис, какого Дженни не пробовала даже в китайских ресторанах.
– Считай, что ты преподнес мне сюрприз, – восхищенно сказала Дженни, принюхиваясь.
– Какой именно? То, что я умею готовить?
– Видишь ли, ты же, как и я, вырос на ферме. Так вот, мои братья, поверь мне, могли умереть голодной смертью, но сами ни за что бы не прикоснулись к стряпне.
– Из этого следует только то, что они были лентяями.
– Вовсе они не были лентяями, но свято верили в то, что мужчина не должен заходить на кухню.
– Должен сказать, мисс Франклин, от вашей последней сентенции попахивает шовинизмом.
– А мать три раза в день семь дней в неделю готовила еду на всю семью. Много еды.
– И что?
– Что? Просто готова поспорить, что и ты, и твои братья, и отец сами себе готовили сандвичи.
При слове «отец» Бретт подавился.
– Я не права? – продолжала Дженни, улыбаясь.
Он сжал вилку так, что казалось, она согнется. Словом «отец» Дженни невольно потревожила черных демонов его памяти. Она не заметила реакции Бретта и, продолжая улыбаться, глядела на него, ожидая ответа.
– Думаю, права, – ответил Бретт через силу.
– И еще я уверена, что ты не умел готовить по-настоящему, пока не выбрался со своей фермы и не начал жить самостоятельно.
– Второй раз ты тоже выиграла. Не было необходимости учиться готовить дома. Но потом, если бы я продолжал жить на сандвичах, то имел бы неплохой шанс заработать язву желудка.
– Ну, мои братья пошли более простым путем, – Неужели тоже научились готовить?
– Хуже. Они женились. Когда они уезжали с фермы, каждый из них посадил в машину по жене, поэтому проблема приготовления ужина решилась у них сама собой.
– Похоже, ты смеешься над ними.
– Точно. Знаешь, когда я была помоложе, всегда считала своим главным достоинством то, что по возможности живу самостоятельно, ни от кого не завися. Может быть, это было не совсем верно, но пока я жила в семье, пока все мои три брата были рядом, мне это казалось правильным.
Дженни, гремя тарелками, пошла к посудомоечной машине. Бретт смотрел на ее плавные движения, стройную фигуру и чувствовал, как начинает дрожать. Старые облегающие шорты только подчеркивали ее стройность. Он не помнил ни одной женщины, которая возбуждала бы его только тем, что прошлась перед ним с ворохом грязной посуды. Нет, не так. Он не помнил ни одной женщины, которая бы полностью завладела его сознанием, лишив возможности спокойно жить и работать.
Дженни, казалось, просто поселилась в нем, стала с Бреттом единым целым и заняла все его мысли. Какую боль он испытывал меньше двух часов назад, стоя возле окна! И сразу после того, как они встретились, Бретт стал испытывать острое желание увидеть ее в простом домашнем наряде, без этого проклятого делового костюма. Но даже и в деловом костюме Дженни была для Бретта самой привлекательной женщиной в мире.
В ее усталости тоже было неповторимое очарование. Бретт с удовольствием вспоминал, как готовил ужин, принес его в комнату. А затем она упомянула о его отце…
Нет! Он не станет окунаться в прошлое! Не сейчас, не здесь, когда рядом Дженни. Он слишком ценил это время и не хотел ничем его омрачить. Сейчас Бретт не просто желал Дженни, черт возьми, он ее жаждал! И Бретт знал, что ничего не сможет с этим поделать.
Он сходил с ума от ее улыбки, мягкого мелодичного смеха, золотого света, исходившего от ее волос. Дженни была не просто изящна, она была потрясающе грациозна. В ее движениях отсутствовали суета и
